Книги

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ

Первое издание этой книги, которая – в определенном смысле – мыслилась как итоговая, вышло в 2012 году, второе – в 2013 (в мягкой обложке, без изменений). Тираж почти сразу же был распродан. В печати появилось несколько сочувственных откликов, при этом наиболее обстоятельный разбор был опубликован профессором Белградского университета Таней Попович в «Зборнике Матице српске за славистику» на сербском языке (небольшая его часть в переводе на русский воспроизведена затем в моей книге «Постсоветские мифологии: структуры повседневности» (М.: Академика, 2015), там же размещены и наиболее характерные возражения моим концептуальным установкам).

В настоящее издание, помимо исправления некоторых неточностей и внесения небольших дополнений (например, в главу о древнерусской словесности вошли мои соображения о Палее Толковой и о нереализованном пока пути отечественной медиевистики), добавлены несколько новых глав, которые непосредственно развивают научные идеи предлагаемого мною нового понимания русской словесности.

Так, глава о соотношении юродства и шутовства посвящена радикальной корректировке основных положений бахтинской гипотезы о «карнавализации». Эта проблематика занимала меня на протяжении почти четверти века. Отдельные наблюдения были опубликованы еще в 1993 г. в журналах «Литературное обозрение», «Russian Literature», а также в двух коллективных монографиях: «Mistifikacija/Parodija» (Загреб, 2002) – в переводе на хорватский, и «Aspects of Humour in Russian Culture» (Лондон, 2004) – в переводе на английский язык. Вновь к этой же проблеме я вернулся в книге «Пасхальность русской словесности». Разграничению юродства и шутовства – по отношению к «неофициальной» культуре — был также посвящен II Балтийский международный семинар-дискуссия, прошедший в июле 2010 г. В настоящем издании представлены последние выводы, к которым я пришел, пытаясь решить проблему смеховой «изнанки» русской культуры и ее репрезентации в литературе.

В прошлых изданиях имелся временной «зазор» между древнерусской словесностью и литературой Нового времени, однако именно в последние годы я специально и довольно интенсивно занимался русским XVIII веком, центральный культурный «конфликт» которого и интерпретируется в отдельной главе этого издания. Еще в одной новой главе представлено мое понимание самого знаменитого произведения того времени – державинской оды «Бог».

Также в настоящее издание вошла глава о Лермонтове (ранее мои отдельные наблюдения нашли свое место в Лермонтовском энциклопедическом словаре 2014 г.).

Конечно, нельзя вместить невместимого в одну книгу. Как и в первых двух изданиях, например, в это третье издание не вошли мои многолетние штудии, посвященные текстам одного из наиболее известных советских прозаиков Исаака Бабеля. Поэтому тех, кто хотел бы проследить, как именно раннебольшевицкий космос опосредованно проявляется в поэтике и культурных подтекстах прозаических циклов Бабеля, я советую обратиться к другой своей книге, вышедшей в университетском издательстве «Св. Климент Охридский» в Софии в 2011 году («Культурные подтексты поэтики Исаака Бабеля»). В «Новом понимании» мною использовано минимально возможное число библиографических ссылок. Тем, кто хотел бы вполне восстановить научно-академический «фон», отсылаю к книгам «Категория соборности в русской литературе» (Издательство Петрозаводского университета, 1995) и «Пасхальность русской словесности» (М.: Кругъ, 2004). Наконец, в этой книге не всегда эксплицируются те теоретические установки о соотношении «множественности» и «единственности» в научном понимании художественных текстов, которые мною обосновываются в монографии «Спектр адекватности в истолковании литературного произведения» (Издательство РГГУ, 1995), затем в книге «Постсоветские мифологии: структуры повседневности» (часть II: «Аксиология русской культуры»).

Следует при этом подчеркнуть, что одной из особенностей моего литературоведческого подхода является сочетание теоретических обобщений относительно границ между отечественной словесностью и русской культурой с детальным анализом художественных текстов, с использованием зачастую такого филологического инструментария (терминологии), который мною же был «апробирован» на протяжении последних двух десятков лет. Это означает, что хотя я и пытаюсь предложить единую стратегию понимания на разновременном литературном «материале», который рассматривается в контексте «большого времени» русской культуры как таковой, однако же те или иные аспекты этой стратегии становятся вполне ясными (в том числе, для меня самого) лишь будучи проверены анализом текстов, начиная от «Слова о Законе и Благодати» и «Слова о полку Игореве», завершая же произведениями «первого ряда» XX века.