О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ПОСТСОВЕТСКОЙ ПОЛЕМИКИ (НА МАТЕРИАЛЕ ОДНОЙ РЕЦЕНЗИИ В ЖУРНАЛЕ «ВОПРОСЫ ЛИТЕРАТУРЫ»)

Рецензия на третье издание моей книги «Русская классика: новое понимание», опубликованная в разделе «Полемика» журналом «Вопросы литературы», является вполне репрезентативным (во всяком случае, для данного издания) материалом, который позволяет рассмотреть некоторые приемы постсоветской литературоведческой полемики в целом. <...>

Мне уже приходилось констатировать то, что бахтинская характеристика отечественного литературоведения семидесятых годов прошлого века – «нет настоящей и здоровой борьбы научных направлений» вполне актуальна и сегодня. Вместо «здоровой борьбы» мы, как правило, видим стремление либо замолчать, либо так или иначе «уничтожить» то «чужое» научное направление, которое по тем или иным причинам, как представляется, «угрожает» направлению «нашему» (или «мешает» его монополии). <...>

Если бы рецензент желал предметно полемизировать, а не сходу обличать автора, он бы мог начать свою критику, например, с того, почему использован термин «понимание» (а не «анализ» и не «интерпретация»). Таким образом он хотя бы сообщил читателю – о чем же эта книга и в чем именно новизна этого нового понимания <...>

Дежурные слова о том, что, мол, «Русская классика: новое понимание» «выгодно выделяется» на «фоне» других современных работ на схожую тематику (по пренебрежительному тону рецензента ясно, что этот «фон» – какая-то макулатура, так что невелика, что называется, честь), я пропускаю без комментариев. Совершенно ясно, что если для Абдуллаева (как, по-видимому, для «генеральной линии» журнала) «… публикации на тему “Православие и…” (вариант “Христианские мотивы в…”)» сводятся только к «поверхностной каталогизации религиозной лекции <…> c добавлением религиозности того или иного литератора, то это не информация, а намеренная и грубая дезинформация читателей журнала. <...>

Забавно (однако показательно для «линии» журнала), но рецензент ищет в книге продолжения актуальных, видимо, для него самого (как и для издания в целом) советских баталий 60-80 гг., с целью поместить автора в неприемлемый недолжный список идеологических «врагов»: неких «неославянофилов». Как бы не замечая, что со времен подобных баталий так много воды утекло, Абдуллаев пытается найти имена этих «врагов» в моей книге – и, не находя, комически удивляется <...> Здесь годятся и застарелые, уже звучавшие в трудах «марксистско-ленинских» опровергателей подобных «врагов» обвинения в антиисторизме, годятся и более опасные идеологические – подмигивающие кому надо – намёки. <...>

Нужно, пожалуй, еще остановиться на показательных по своей стилистике (впору уже писать об «исторической поэтике риторических обличений») упреках мне в антиисторизме и, хотя в это и трудно поверить, настолько уж карикатурно отражает реальность зубодробительных ярлыков советских десятилетий – в этом же, как и других изданиях, «абстрактном гуманизме», да в придачу к этому еще и в абстрактном и внеисторичном христианстве (там же), да и вообще в невнимании к «сложному общественно-историческому развитию», а затем и во «внеисторичном прочтении художественного текста». Знакомые ярлыки – для тех, кто не забыл еще некоторых проявлений особенностей советской идеологии – в гуманитарных науках, не правда ли? Вообще-то одно из положений моего нового понимания в том-то и состоит, что, предлагая корректировку бахтинского понятия «большого времени» в описании поэтики отечественной литературы, я выделяю «большое время русской культуры». Вот бы рецензенту хотя бы попытаться разобраться в этом, да где там! <...>

Что же касается православия, то, увы, к большому сожалению, и он сам и в целом наши шестидесятники – к какому бы лагерю (то есть к «сталинистам» или «пламенным революционерам», «ленинцам») они не принадлежали, – были в абсолютном большинстве своем не только не укоренены в русской православной традиции, но и их познания в этой области были, к еще большему сожалению, весьма ограниченными. Конечно, это не вина их, а беда, но из песни слов не выкинешь… Мне трудно позабыть, как коллега – из ближайшего Кожинову круга, известнейший литературовед, – позвонил мне после публикации в 90-х годах одной моей работы и сказал, что из неё (!) он узнал, что Евангелие от Иоанна является не «четвертым», а «первым». Понятно, что особой радости или удовлетворения от этого признания я испытать никак не мог… <...>

Почему же рецензент – самым забавным образом – пытается «не заметить» ни этой линии преемства, ни того, что ровно в таком же «внеисторизме» можно обвинить не только меня, но и цитируемого мною С.С. Аверинцева , ни того, что я не только «активно использую» бахтинские концепции, но и не менее «активно» полемизирую с ними; ни того, что я как соглашаюсь, где считаю нужным, так и полемизирую с такими «западниками» (вновь перейду на шестидесятнический советский сленг моего рецензента), как Ю.М. Лотман, Ю.В. Манн, М.Л. Гаспаров? Боюсь, потому что в его партийном сознании не укладывается подобная «широта понимания» (А.П. Скафтымов). Там же, где Абдуллаев как будто и признает мою правоту в полемике (например, с Гаспаровым), то, право слово, лучше бы он этого не делал. Ср.: «Действительно, требование Гаспарова несколько страдает однобоким позитивизмом». <...> Нет, отрекаюсь от этого «действительно»: как может убедиться любой читатель, стиль моей полемики от таких штампов – «… страдает однобоким позитивизмом» – предельно далёк.

К великому сожалению, наше «интеллигентское» пространство жестко делится по принципу «свой»/«чужой». На развитие русской науки о литературе без преодоления – в новых условиях – подобной жестоковыйной «партийности» вряд ли можно надеяться. Ведь как ни пожалеть, что после падения советской идеологии, насильственно навязанной государством литературоведению, закостенев в своей групповой ангажированности, эти группировки более чем на четверть века смогли заморозить в нашей стране всякую сколько-нибудь свободную дискуссию и нормальную полемику – в своей органической неспособности воспринимать что-либо новое, не вмещающееся в пресловутый «формат». Как именно (и кем именно) он создавался (и как функционирует) я постарался показать в своей книге «Постсоветские мифологии: структуры повседневности». <...>

Иронически закавычивая мои слова «единство национальной культуры», «единство русской культуры» рецензент сам, без всякого принуждения, если вспомнить известный диспут о происхождении человека – в первые большевистские годы, «находит себе родственника». Владимир Ильич, с его учением о «двух культурах в любой национальной культуре», вместе со всем дружным коллективом «марксистско-ленинского литературоведения», аплодируют г-ну Абдуллаеву: «он наш! наш!».

Что же касается «партийной линии» издания (в том аспекте, который может быть интересен для области исторической поэтики), то она, как известно, отличается от своего «конкурента» — «Нового литературного обозрения». Если для последнего вполне репрезентативно тотальное «развенчание» М.М. Бахтина, постоянное ёрничанье не только по поводу концептуальных построений, но и самого образа «русского мыслителя» (иронические кавычки того же толка, что и кавычки Абдуллаева к словам «единство национальной культуры»), стремление представить его наследие (в том числе, во время празднования столетнего юбилея ученого) как антифилологическую псевдонауку (см. <...>), утверждая взамен бахтинской другую – «свою» — поэтику, восходящую к «спецификаторству» отечественной формальной школы, то для «Вопросов литературы» Бахтин – вполне приемлемая и уважаемая фигура, вовсе не изгоняемая прочь – вместе с теми, кто испытывает по отношению к нему интеллектуальную симпатию — из пространства «нашей» науки. Однако при этом позиция журнала такова, что принципиальное различие между бахтинской поэтикой и пониманием поэтики в рамках формальной школы (а затем и структурно-семиотического направления) по возможности сглаживается и микшируется. Характерная редукция бахтинского наследия проявляется и в том, что ставшие уже совершенно очевидными после публикации полных вариантов текстов ученого христианские коннотации бахтинской поэтики игнорируются ровно так же, как в «НЛО» игнорируется (когда он не дискредитируется) и сам Бахтин. Да и наследие основоположника исторической поэтики А.Н. Веселовского при подобной редукции «осваивается» таким образом, что из рассмотрения выпадает большая часть его трудов (нет, скажем, никакого внимания к многотомным исследованиям Веселовским русского духовного стиха). Что же касается задачи исторической поэтики, как ее понимал ученый – «… определить роль и границы предания в процессе личного творчества», — то каким-то уходящим в самые глубины «советской науки о литературе» является нынешнее игнорирование как журналом «Вопросы литературы», так и «Новым литературным обозрением» роли и границы предания в произведениях отечественной словесности – в том случае, если это предание является именно христианским преданием. Таким образом, редуцируется не только наследие Бахтина, но и научные установки Веселовского. Поэтому вектор развития исторической поэтики, представленный в моей книге «Русская классика: новое понимание», по-видимому, и оказался совершенно «чуждым» для «Вопросов литературы» (как и «Категория соборности русской литературы» ожидаемо оказалась абсолютно неприемлемой для «Нового литературного обозрения»).

Полностью читать ЗДЕСЬ.

Опубликовано: Проблемы исторической поэтики. 2021. Т. 19. No 2. С. 387–406.