… и о мелком лгунишке Лекманове

Что этот авербаховец проделывает с биографией Сергея Есенина и на каком подлинно авербаховском «уровне», описывать мне противно, благо Наталья Шубникова-Гусева, наш ведущий есениновед, это уже показала. Только вот слишком мягко она обошлась с авторами, а наши красные кхмеры мягкость понимают всегда превратно.

Покаюсь и я: в свое время, будучи членом диссертационного совета РГГУ, совершенно благодушно, истинно по либеральному, отнесся и к диссертации Лекманова, которую докторской уж никак нельзя было назвать. Ход моих мыслей был такой: зачем же препятствовать человеку, пущай его защищается, а то еще подумает, что я его специально преследую… 🙂 Ибо знает кошка… Об этом – чуть ниже.

Вот только кхмеры наши всегда считали иначе. Такое уж у них, кхмеров, их культурное бессознательное. Оттого при обсуждении чужой диссертации (моей тогдашней докторантки С.В. Шешуновой), когда превращение РГГУ в ВПШ уже вполне состоялось, а вместе с ним и остепенение Лекманова, он прислал к заседанию кафедры e-m, согласно которому диссертация Шешуновой никуда не годится, потому что соискательница является «практикующей христианкой». Между прочим, значительную часть замечательного исследования Шешуновой, посвященную поэтике «Красного колеса», весьма высоко оценил cам автор, А.И. Солженицын, что, разумеется, отнюдь не удержало других красных кхмеров от свойственной им активности. И работу этой «практикующей христианки» на кафедре русской литературы РГГУ благополучно-таки зарубили.

Но вернемся к нашим баранам. Еще до его собственной защиты упросил меня Олег Лекманов поместить в редактируемый мной сборник «Постсимволизм…» свою работу. Вот она, кстати.

Каково же было мое удивление, когда, листая «Ученые записки Московского культурологического лицея № 1310» (вып. 3, 1998), я вдруг наткнулся на следующее заявление Лекманова: «… в создаваемой на наших глазах официальной концепции истории русской литературе акмеистам предназначены едва ли не главные роли <… > А стремление к повышению не только литературного, но и «общественного» статуса уже нашло отражение в статьях, доказывающих, что именно в акмеизме воплотилась истинная, так сказать, русская религиозность…» (зловредное слово «русская» Олег Андершанович выделяет при этом курсивом). Далее Леманов цитирует, представьте себе, мою статью из того самого сборника, куда я же его работу и поместил… Замечу, что слов «истинная» религиозность (как и, к примеру, «ложная») я никогда в своих работах не употреблял. Это вообще не мой научный тезаурус. Давайте, однако, проследим за руками шулера.

Вот его цитирование моей статьи: «Имплицитно поэтика акмеизма представляется нам <…> соответствующей соборному началу <…> в этой перспективе «Блудный сын» Н. Гумилева <…> представляет собой своего рода художественную модель возвращения русской культуры на магистральную линию ее развития – после искушений подпитывающего символизм «”нового религиозного сознания”». После цитаты у Лекманова следует новый абзац, начинающийся так: «Но даже официальная канонизация акмеизма…».

Теперь восстановим контекст, выделив жирным шрифтом, то, что убрал Лекманов: «поэтика акмеизма представляется нам гораздо более соответствующей соборному началу» (выше, как может убедиться читатель, речь идет о «соборности» символистов). То, как урезал цитату Лекманов, является даже не интеллектуальным мошенничеством, а просто мошенничеством. Поскольку абсолютно меняется смысл моего высказывания (верным или неверным оно было, речь-то шла совсем о другом).

Второе отточие Леманов делает (как можно заметить по первоисточнику), потому что я писал об общеизвестном предпочтении Мандельштамом «благодатной» Эллады «безблагодатному» Риму. Шулер сделал отточия затем, что без этого все-таки не очень ловко было бы меня обвинять в насаждении акмеистам (значит, и Мандельштаму) «русской религиозности». Все-таки в Элладе как будто жили греки – и речь идет всего-навсего об эллинском преемстве.

Наконец, третье отточие Лекманов делает там, где я подчеркиваю: ««Блудный сын» Н. Гумилева, собственно и открывающий постсимволизм«. Поскольку эта констатация опять-таки не совсем складно соотносится с дальнейшими тезисами Лекманова, то он ее — для удобства дальнейших манипуляций — просто убирает.

Но главное даже не это. Мелкая (и весьма низкая) цель Лекманова – «сигнализировать» о том, что именно моя концепция сущности акмеизма и является, мол, частью «официальной» его «канонизации»! Поскольку после громыхающих фраз о какой-то «создаваемой на наших глазах официальной концепции истории русской литературе» следует именно и только цитата на мою работу, а после цитирования Лекманов вновь возвращается к «официальной канонизации», то иначе этот пассаж понять нельзя. Да и первая цитата в лекмановской книжке, не считая Мандельштама, именно из моей работы. Еще бы – я же представитель «официальной концепции…», с которой храбро сражается преследуемый официозом шулер.

Итак, сражается уже тогда (1998), еще до появления после фамилии Лекманова аббревиатур НИУ ВШЭ / МГУ / РГГУ, несомненно, свидетельствующих, что его, гонимого, некий «официоз» загнал-таки в тоталитарной России почти в гетто.

Но знаете, что самое смешное? То, что этот сборник «Постсимволизм как явление культуры», вып. 1., я собственноручно набирал, перенабирал, макетировал (в том числе, и статью самого Лекманова) не только без всякой «официальной» поддержки, но и без всякой помощи со стороны того университета, в котором тогда работал. Абсолютно всё делал сам. И редактировал, и макетировал. Делал я его при помощи «Лексикона», немногие теперь и знают-то об этой системе. Вообще-то достаточно тяжелый труд. Никем не «инициированный», разве что давней идеей Лены Силард…

А тираж этого «официозного» сборника составил 100 экземпляров, тираж же книжки Лекманова (целиком вошедшей в Ученые записки), где шулер храбро борется с придуманной им «официальной концепцией», вышел тиражом… в 10 раз большим. Гонимый, одно слово – гонимый…

И ведь Лекманов прекрасно знал, что он лжет: авторский-то экземпляр, один из 100, он исправно получил, тираж видел… Уже зная об этом мелком лгунишке Лекманове больше того, что и хотел бы знать, я, тем не менее, на его защите проголосовал, не без брезгливости, за, а не против. Вот же либерализм-то мой проклятый, до чего он меня порою доводит.