ИГРОВОЕ САМООПРЕДЕЛЕНИЕ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА КАК ФИНАЛ РУССКОГО "СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА"
(ДОКЛАД НА II CЕМИНАРЕ ЗАГРЕБСКОГО ПОНЯТИЙНИКА КУЛЬТУРЫ XX ВЕКА, ЗАГРЕБ, МАЙ 1994)
Исходный тезис работы составляет убеждение, что само по себе и г р о в о е п о в е д е н и е (по отношению к другим людям) далеко не всегда столь безобидно, как это порой представляют — по крайней мере, в российской истории. Как известно, два наиболее известных российских тирана — Иван Грозный и Петр Первый — в то же время являются и наибольшими „лудистами», абсолютно произвольно устанавливающими выгодные им и только им „правила игры». Впрочем, с такой же легкостью и нарушающим эти правила. Третьим крупным „лудистом» был Сталин. Интересно, что в фильме Абуладзе «Покаяние» тиран, прототипом которого, безусловно, является советский вождь, прежде всего, — носитель игрового сознания.
Превращение человеческой личности в „вещь», совершаемое в пределах тоталитарного советского государства, хотя и напоминает античные (дохристианские) аналоги, но резко отличается противоположным аксиологическим подходом к своей собственной и чужой жизни. Есть „авторы» тоталитарного государства-произведения (ср. Ханс Гюнтер 1992: 27-41), находящиеся, как и положено демиургам, в позиции вненаходимости, и есть „герои» — как объекты для реализации чужих „эстетических» замыслов.
Продолжая эту тему, можно добавить, что функция п с е в д о н и м о в, столь беспрецедентно массовых в правящем слое совдеповской России, отчасти проясняется при данном — „эстетическом» — подходе к проблеме. Ведь псевдонимы это привилегия художников, отнюдь не политиков. В нашем случае они были о с т а в л е н ы , а не отброшены, когда уже отпала прагматическая необходимость у пламенных революционеров что-либо скрывать в собственной биографии: обладатели псевдонимов сами стали властью. Но, по-видимому, они п р о д о л ж а л и считать себя демиургами (авангардистского толка), авторами, в ы н у ж д е н н ы м и работать (играть) с весьма трудным „материалом».
Полный текст в формате PDF
Игровое самоопределение в художественном мире Владимира Набокова как финал русского «серебряного века» // Studia Litteraria Polono-Slavica. 3. SOW, Warszawa, 1999. P. 131-142.
2 комментария
Большое спасибо за статью, Иван Андреевич!
Живо представляется грандиозная мистерия игры – исчезновение границ между искусством (или анти?) и жизнью, полное замещение эстетикой этики… Жутковато, говоря мягко. Мне кажется, трагедию перевернутого, лишенного веры и по-своему измученного «вседозволенностью» сознания потрясающе и очень метко изобразил Ромен Гари в «Обещании на рассвете»:
«Однако пришло время сказать всю правду о сделке Фауста. Все нагло лгали по этому поводу, и больше всего и гениальнее всех — сам Гёте, чтобы, затуманив суть дела, скрыть жестокую правду. Скорее всего не нужно этого говорить, так как если я и не люблю чего-то делать, так это лишать людей надежды. И все же истинная трагедия Фауста заключается не в том, что он продал душу дьяволу. Настоящая трагедия в том, что нет никакого дьявола, чтобы купить вашу душу. Просто нет покупателя».
Хотя у Ромена Гари при всем том остается пространство для любви, живого сострадания и активной деятельности во имя всеобщего блага… И для самоубийства, при всем том. Тупик.
Прекрасно этот текст еще раз для меня демонстрирует, что «оговорка» Набокова в «Других берегах» о том, что «Пушкин и Толстой, Тютчев и Гоголь стояли по углам моего дома» — это пример как раз игрового обращения с классической традицией. Ничего не позаимствовав на уровне содержательном, Набоков брал «форму», материал для игры — и только. Об этом, кажется, он писал и в своих лекциях по литературе. И поэтому мне в общем-то тяжеловато работать с этими текстами. Хотя последний роман «Образ Лауры» мне кажется, немного другой. И заслуживает особого внимания.
Последние записи
Последние комментарии
Архивы