Завтра. В 14.25. В программе Игоря Волгина «Игра в бисер».
Гости программы Вл. Новиков, П. Фокин, В. Бабенко и я.
Посмотреть передачу можно (теперь в любое время) ЗДЕСЬ.
Очень интересная получилась передача, спасибо Вам, Иван Андреевич, Игорю Леонидовичу и другим участникам. Никогда не задумывалась, что в фамилии Голядкин звучит еще и «оглядка», «взгляд» — это ведь не только взгляд героя на себя, но и нас как читателей на него и на его двойника, да и на самих себя…
Я не знаю, отмечена ли эта особенность согласования выстраивания текста Достоевским с именованием героя в критической литературе. Инфернальные «два огненных глаза», которые глядят из темноты на героя в финале, заданы в первом же абзаце повести. «Знакомо ГЛЯНУЛИ на него зелено-грязноватые… стены… комнатки»; «серый осенний день… сердито ЗАГЛЯНУЛ к нему сквозь тусклое окно в комнату»; в этом же ряду и ЗЕРКАЛО, в которой долго и внимательно глядит на себя же Голядкин. Даже и денежная «пачка зелененьких, сереньких, синеньких, красненьких и разных пестреньких бумажек» — и та — «весьма приветливо и одобрительно ГЛЯНУЛА на господина ГОЛЯДКИНА». И далее постоянная оглядка, тотальная зависимость от взгляда на себя других, болезненная неотрывность самооценки от оценки этими другими, которая и приводит в данном случае к гибельному финалу: «… адской радостью блистали эти два глаза». Интересно было бы в этой связи продумать до конца еще одно, кажется, не отмеченное в литературоведении переосмысление Достоевским гоголевского художественного мира: в решающую минуту и Хома Брут ГЛЯНУЛ в глаза Вия (как и он же — в глаза панночки-ведьмы), а до того Вий пытается увидеть уже окруженного «врагами» героя. Особенности «двойничества» как в этой повести, так и вообще в поэтике Гоголя, я подробно рассматривал в свое время. И у Гоголя в именовании персонажей также отражаются существеннейшие особенности поэтики в целом. Инверсию в финале, когда бричка Чичикова становится птицей-тройкой, устремленной к Небу, но пародийная карета Голядкина превращается в карету, под вопли «врагов» («страшный, оглушительный… крик вырвался у всех окружавших его и самым зловещим откликом прокатился по всей ожидавшей толпе») мчащейся в Ад («ОМЕРТВЕВ», герой это вполне прозревает, важно что «лошади несут», «ни ДУШИ кругом»), я здесь лишь только обозначу. Так у Достоевского «приключения» (1 редакция) и становятся «ПОЭМОЙ» (2 редакция), т.е. то, что у Гоголя соединено в одном заглавии его «поэмы», разделено: я этот момент озвучил, так сказать, в передаче, но он был редуцирован.
В передаче про «похождения/приключения» (тоже интересная разница), превратившиеся в «поэму» есть (ближе к концу выпуска), но здесь Вы сформулировали более четко, спасибо. Вообще же поэтика взгляда героя — крайне интересная вещь… Не задумывалась ранее об этом. Как, например, Чичиков смотрит на помещиков? Сразу вспоминается беседа с Маниловым, где они таращатся друг на друга, ну а с другими «продавцами» интересно как?.. Спасибо за идею))
3 комментария
Очень интересная получилась передача, спасибо Вам, Иван Андреевич, Игорю Леонидовичу и другим участникам. Никогда не задумывалась, что в фамилии Голядкин звучит еще и «оглядка», «взгляд» — это ведь не только взгляд героя на себя, но и нас как читателей на него и на его двойника, да и на самих себя…
Я не знаю, отмечена ли эта особенность согласования выстраивания текста Достоевским с именованием героя в критической литературе. Инфернальные «два огненных глаза», которые глядят из темноты на героя в финале, заданы в первом же абзаце повести. «Знакомо ГЛЯНУЛИ на него зелено-грязноватые… стены… комнатки»; «серый осенний день… сердито ЗАГЛЯНУЛ к нему сквозь тусклое окно в комнату»; в этом же ряду и ЗЕРКАЛО, в которой долго и внимательно глядит на себя же Голядкин. Даже и денежная «пачка зелененьких, сереньких, синеньких, красненьких и разных пестреньких бумажек» — и та — «весьма приветливо и одобрительно ГЛЯНУЛА на господина ГОЛЯДКИНА». И далее постоянная оглядка, тотальная зависимость от взгляда на себя других, болезненная неотрывность самооценки от оценки этими другими, которая и приводит в данном случае к гибельному финалу: «… адской радостью блистали эти два глаза». Интересно было бы в этой связи продумать до конца еще одно, кажется, не отмеченное в литературоведении переосмысление Достоевским гоголевского художественного мира: в решающую минуту и Хома Брут ГЛЯНУЛ в глаза Вия (как и он же — в глаза панночки-ведьмы), а до того Вий пытается увидеть уже окруженного «врагами» героя. Особенности «двойничества» как в этой повести, так и вообще в поэтике Гоголя, я подробно рассматривал в свое время. И у Гоголя в именовании персонажей также отражаются существеннейшие особенности поэтики в целом. Инверсию в финале, когда бричка Чичикова становится птицей-тройкой, устремленной к Небу, но пародийная карета Голядкина превращается в карету, под вопли «врагов» («страшный, оглушительный… крик вырвался у всех окружавших его и самым зловещим откликом прокатился по всей ожидавшей толпе») мчащейся в Ад («ОМЕРТВЕВ», герой это вполне прозревает, важно что «лошади несут», «ни ДУШИ кругом»), я здесь лишь только обозначу. Так у Достоевского «приключения» (1 редакция) и становятся «ПОЭМОЙ» (2 редакция), т.е. то, что у Гоголя соединено в одном заглавии его «поэмы», разделено: я этот момент озвучил, так сказать, в передаче, но он был редуцирован.
В передаче про «похождения/приключения» (тоже интересная разница), превратившиеся в «поэму» есть (ближе к концу выпуска), но здесь Вы сформулировали более четко, спасибо. Вообще же поэтика взгляда героя — крайне интересная вещь… Не задумывалась ранее об этом. Как, например, Чичиков смотрит на помещиков? Сразу вспоминается беседа с Маниловым, где они таращатся друг на друга, ну а с другими «продавцами» интересно как?.. Спасибо за идею))
Последние записи
Последние комментарии
Архивы