НА РАДИО «СВОБОДА»: АВАНГАРД И ВОЙНА

C этой передачей было несколько необычно с самого начала: Елена Фанайлова, ведущая программы, пригласила меня принять участие в живом обсуждении. Но я, увы, в день записи никак не мог быть в том месте и в то время. И даже в том же городе. В итоге мы договорились, что побеседуем по скайпу.

Сама передача организована по следам одного замечательного белградского сборника (с одноименным названием), в котором была опубликована и моя статья.

Затем на сайте Литинститута я увидел ссылку на эту беседу. Послушал. На сайте «Свободы» можно и послушать, и посмотреть.

Моя мысль предельно проста: мне бы хотелось, чтобы, выстраивая более адекватную своему предмету историю русской литературы, свободную от советских атавизмов, переоценили позитивные оценки тем большевицким симпатизантам-литераторам, которые, если и не желали поражения России «в любой войне» (как В.И. Ленин), то выступали, так сказать, голубями мира (но затем эти «голуби» стали неукротимыми «ястребами», восславив кровавое истребление граждан своей страны в гражданскую войну). Говоря совсем откровенно, мне бы хотелось просто немного популяризировать — для более широкой аудитории — именно то, что я и изложил в своей статье в белградском сборнике. Так что лучше прочесть именно статью.

Моя почти получасовая беседа была урезана до смехотворной врезки в 3,5 минуты, притом мне не кажется, что эта врезка вполне репрезентативно передаёт мою мысль. Это отрывок без начала и конца. Если есть желание, впрочем, можете и послушать (посмотреть): мой фрагмент звучит в интервале 17.50-21.28.

Ведущая Елена Файнулова охарактеризовала мое выступление как «достаточно радикальное». Но к ней-то у меня, в целом, претензий нет. Более того, она — немного робко, на мой вкус, но хоть как-то попыталась повернуть беседу так, чтобы в обсуждении эту проблему не заболтали. Увы…

Наташа Злыднева промолчала. Господин же Лекманов, один из персонажей моих «Постсоветских мифологий», заявил, полемизируя со мной, что, мол, «тот режим, который был вел войну до 1917 года Маяковский не воспринимал как свой родной, он не был ему близок». С точки зрения Лекманова, в случае Маяковского «речь идет о совершенно разных ситуациях»: «другая ситуация в стране стала».

Мне показалось очень показательными и узнаваемыми эти рассуждения о «совершенно разных ситуациях». Обратите внимание, у меня ведь ни слова о «режиме», я говорил исключительно о превращении «голубей» в «ястребов». О не просто разном, но и противоположном отношении к пролитию крови. В одном случае, поэт заливается слезами (вполне фарисейскими), но в другом случае воспевает потоки крови (если «режим», по выражению Лекманова, стал в итоге ему «близок»: «другая ситуация в стране стала»). Значит, «если режим другой», тогда вполне похвально трупами заваливать Перекоп и убивать сотнями тысяч? А чего тут такого?.

Разумеется, господин Лекманов постарался, вновь по-шулерски, подменить тему разговора, увести в сторону обсуждение, заболтать саму проблему: по-видимому, без подобных шулерских манипуляций никакой «полемики» он не мыслит.

История русской литературы советского периода — даже и после 1991 года, к сожалению, оперирует сугубо оценочными категориями: если литератор занимал патриотическую позицию в Первой мировой — это непременно «шовинистический угар», однако если он же воспел большевицкий террор — то, словами Лекманова, он, всего-навсего, выполнял задание («это был просто социальный заказ»): как, мол, не понять…

«Одна война ему (Маяковскому. — И.Е.) кажется неправедной, другая — праведной, ничего удивительного на самом деле», пожимая плечами, заявляет Лекманов. Правда, дело «всего лишь» в том, что «неправедная» война — та война, которую вела Россия, а «праведная» война, по убеждению Маяковского и формулировке Лекманова, — та, в которой истребляют своих же соотечественников, русских людей. И тот поэт, которого насаждали советской школьной программой, воспевает именно что истребление своих соотечественников, он превращается из «голубя» в «ястреба», жаждущего крови, именно когда дело доходит до истребления соотечественников.

Одна война — Первая мировая — «чужая», зато гражданская — вполне «наша». Есть даже «герои гражданской войны». Т.е. те, кто больше всех истребил граждан России, своих соотечественников. Логика узнаваемая. Большевицкая. Легче лёгкого понять, почему эта «логика» так и не преодолена в историях русской литературы постсоветского времени. Легче лёгкого понять и то, кто эти «истории» сооружает — и «после 1991». Кого поставили на «почту, телеграф, телефон».