МОЁ ИНТЕРВЬЮ ГАЗЕТЕ «МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ»: ТУРГЕНЕВ

Филолог Иван Есаулов рассказал о главных мифах, связанных с Иваном Тургеневым

Со дня рождения классика прошло больше двух веков, но понимать его произведения мы так и не научились. 9 ноября исполнилось 205 лет со дня рождения Ивана Тургенева. В школьный канон вошел значительный корпус тургеневской прозы: «Муму», «Ася», «Первая любовь», «Записки охотника» и два умеренно объемистых романа – «Дворянское гнездо» и «Отцы и дети». Рассказ о жестокой барыне и утопленной по ее приказу собачке школьники растащили на мемы, не понимая зачастую причин рабской покорности Герасима.

Почему за два с лишним столетия мы так и не научились адекватно воспринимать и понимать тургеневские тексты? С этим вопросом корреспондент «МК» обратился к доктору наук, профессору Литинститута Ивану Есаулову, одному из самых крупных ныне живущих исследователей писателя. Собеседник издания рассказал о мифах, идущих под руку с Тургеневым всё это время, и оказавшимися в той же мере живучими, в какой стали бессмертными произведения классика.

— Иван Андреевич, насколько литературное наследие Ивана Тургенева было искажено «линзой» советского литературоведения? И остаются ли его произведения понятными нынешнему поколению читателей?

— Романы Тургенева, в отличие от крупной прозы Достоевского или Толстого, в гораздо большей степени являются достоянием того, что называется историей литературы. Они крепче связаны с «малым временем» жизни их автора и общественных баталий тех лет. Каждый его роман является, говоря словами Ленина, «чрезвычайно своевременной книгой», но именно для тогдашнего русского образованного общества. Для тургеневской прозы затруднен прорыв в «большое время» и, в частности, в нашу с вами современность.

К тому же произведения Ивана Сергеевича созданы по схожему алгоритму: героем овладевает некая прогрессивная, однако утопическая идея, в итоге же герой сталкивается с русской жизнью — и терпит поражение. Во всех романах Тургенева обнаруживается нисходящее движение — от весны к осени, от надежды к разочарованию, и зачастую от жизни к смерти. Поэтому более интересны, на мой взгляд, произведения другого жанра — цикл «Записки охотника» (из раннего творчества), из позднего — любимая повесть самого Тургенева «Первая любовь». Именно там нужно видеть то, что не хотело видеть не только советское литературоведение, но и дореволюционная радикальная журналистика.

— Откуда истоки «слепоты» первых и вторых?

— Они были заложниками собственной мифологии, которую я называю «революционно-демократической». По догмам этой мифологии Тургенева «проходят» в наших школах до сих пор. В течение всех десятилетий существования СССР они оставались неизменными: Тургенев очень хороший писатель, потому что вел борьбу с реакционными славянофилами и почвенниками. И в этой борьбе он — либерал-западник — показал себя прогрессивным деятелем. Но поскольку он хоть и западник, хоть и либерал, но все-таки русский барин, он не желал радикального переустройства (читай – разрушения) исторической России. В советской иерархии он занимает промежуточную позицию – между совсем уж «безнадежными» реакционерами и более радикальными, нежели он, революционными демократами вроде Чернышевского и Добролюбова. Такое ему определили место.

В таком истолковании обнаруживаются курьезные вещи. Мы открываем академическое издание, вышедшее в свет при Брежневе – «История русской литературы» в четырех томах. Казалось бы – то время уже на излете. Открываем главу о Тургеневе за авторством Лидии Михайловны Лотман. И видим в сущности те же штампы, что были в первой советской Литературной энциклопедии начала 30-х годов. <...>

Полностью интервью ЗДЕСЬ.

А здесь уже более профессиональный материал — тем, кто бы желал прочесть больше о «Записках охотника» и о тургеневской «Первой любви».