Блог

Гла­ва 8 — РЕ­ЛИ­ГИ­ОЗ­НЫЙ ВЕК­ТОР СО­ВЕТ­СКОЙ ЛИ­ТЕ­РА­ТУ­РЫ

Ино­гда по­ла­га­ют, что со­вет­ская ли­те­ра­ту­ра, не­раз­рыв­но свя­зан­ная с со­ци­а­ли­с­ти­че­с­кой иде­о­ло­ги­ей, сплошь «ма­те­ри­а­ли­с­тич­на», то есть прин­ци­пи­аль­но от­тор­га­ет из се­бя лю­бой «за­гроб­ный вздор» (В. Ма­я­ков­ский) как чуж­дое ей «иде­а­ли­с­ти­че­с­кое» на­ча­ло.

Од­на­ко, как по­ка­зал еще в 1927 го­ду А. Ф. Ло­сев в ис­сле­до­ва­нии «Ди­а­лек­ти­ка ми­фа», гос­под­ст­ву­ю­щая в СССР иде­о­ло­гия с са­мо­го воз­ник­но­ве­ния со­ци­а­ли­с­ти­че­с­ко­го го­су­дар­ст­ва яв­ля­лась на­ск­возь ми­фо­ло­ги­че­с­кой[1]. Тот же ис­сле­до­ва­тель поз­во­лил се­бе по­сле пер­во­го де­ся­ти­ле­тия со­вет­ской вла­с­ти пе­чат­но за­явить: «<...> ес­ли соб­ст­вен­ная ори­ги­наль­ная ве­ра за­ста­ви­ла ате­и­с­та от­ри­цать ре­ли­ги­оз­ные пред­ме­ты, то это зна­чит, что <...> он — то­же ве­ру­ю­щий, но толь­ко иной ре­ли­гии <...>. Фак­ти­че­с­ки имея свою соб­ст­вен­ную ве­ру, но на сло­вах об­ма­ны­вая дру­гих <...> буд­то у не­го ни­ка­кой ве­ры нет, он да­ет в сущ­но­с­ти не­про­ана­ли­зи­ро­ван­ный сгу­с­ток аф­фек­тив­но­го на­по­ра и сле­по­го на­па­де­ния»[2].

Лю­бо­пыт­но, что тог­даш­ние иде­о­ло­ги ВКП(б) от­лич­но по­ня­ли об­ще­ст­вен­ную опас­ность ра­зы­с­ка­ний Ло­се­вым «соб­ст­вен­ной ори­ги­наль­ной ве­ры» ате­и­с­ти­че­с­ко­го «го­су­дар­ст­ва ра­бо­чих и кре­с­ть­ян». Ха­рак­те­ри­с­ти­ка Ло­се­ва в до­кла­де Ка­га­но­ви­ча на XVI съез­де ком­пар­тии как «фи­ло­со­фа–мра­ко­бе­са», «ре­ак­ци­о­не­ра и чер­но­сотен­ца», под­креп­лен­ная в пре­ни­ях В. Кир­шо­ном яр­лы­ком «монар­хи­с­та»[3], при­вед­шие к аре­с­ту и за­клю­че­нию уче­но­го, лишь дока­зы­ва­ют осо­бую бо­лез­нен­ность для вла­с­ти его ги­по­те­ти­че­с­ких до­га­док.

По­пы­та­ем­ся от­ме­чен­ный А. Ф. Ло­се­вым ате­и­с­ти­че­с­кий «сгу­с­ток аф­фек­тив­но­го на­по­ра и сле­по­го на­па­де­ния» имен­но про­ана­ли­зи­ро­вать — на ма­те­ри­а­ле со­вет­ской ли­те­ра­ту­ры соц­ре­а­ли­с­ти­че­с­кой на­прав­лен­но­с­ти.

Нуж­но сра­зу же ого­во­рить­ся, что вос­хо­дя­щая к ав­то­ри­те­ту Н. А. Бер­дя­е­ва до­ми­ни­ру­ю­щая ны­не тен­ден­ция пред­став­лять «рус­ский ком­му­низм» как рос­сий­ский на­ци­о­наль­ный фе­но­мен ка­жет­ся нам не впол­не адек­ват­ной. Нуж­но учи­ты­вать, что и сам Н. А. Бер­дя­ев, ад­ре­суя свою кни­гу о смыс­ле рус­ско­го ком­му­низ­ма имен­но за­пад­но­му чи­та­те­лю, спе­ци­аль­но ак­цен­ти­ро­вал по­это­му его «на­ци­о­наль­ные кор­ни <...> де­тер­ми­ни­ро­ван­ность рус­ской ис­то­ри­ей»[4]. Фи­ло­соф оправдывал из­ве­ст­ную од­но­сто­рон­ность та­ко­го под­хо­да сво­е­го ро­да «ре­цеп­тив­ной це­ле­со­об­раз­но­с­тью»: как ему ка­за­лось, знать имен­но эту (на­ци­о­наль­ную) сто­ро­ну «рус­ско­го ком­му­низ­ма» «осо­бен­но важ­но для за­пад­ных лю­дей»[5]. Тог­да как для само­го Н. А. Бер­дя­е­ва был со­вер­шен­но оче­ви­ден «двой­ной ха­рак­тер»[6] ин­те­ре­су­ю­ще­го нас яв­ле­ния. При­чем, в сво­их фор­му­ли­ров­ках ти­па ре­ли­ги­оз­но­го со­зна­ния, по­рож­да­е­мо­го этим яв­ле­ни­ем (о ко­то­рых — ни­же), рус­ский фи­ло­соф под­чер­ки­вал не толь­ко не­пре­рыв­ность на­ци­о­наль­ной рус­ской тра­ди­ции, но и его прин­ци­пи­аль­ную но­виз­ну. В пре­де­лах дан­ной гла­вы мы хо­те­ли бы экс­пли­ци­ро­вать как раз чер­ты «не­тра­ди­ци­он­но­с­ти» со­вет­ской па­ра­диг­мы — в ас­пек­те за­дан­ной те­мы.

При всех, по­рой су­ще­ст­вен­ных, от­ли­чи­ях меж­ду раз­лич­ны­ми пе­ри­о­да­ми «со­вет­ско­с­ти» есть не­ко­то­рый ми­ни­маль­ный на­бор (или си­с­те­ма) об­щих ак­си­о­ло­ги­че­с­ких ори­ен­ти­ров, ко­то­рые и позво­ля­ют го­во­рить имен­но о «со­вет­ско­с­ти» как об оп­ре­де­лен­ном ду­хов­ном фе­но­ме­не ХХ сто­ле­тия. Сю­да вхо­дит, в ча­ст­но­с­ти, до­к­т­ри­на кол­лек­ти­виз­ма и осо­бая ори­ги­наль­ная ве­ра, под­креп­ля­е­мая сво­им соб­ст­вен­ным ми­фо­ло­ги­че­с­ким пан­те­о­ном. Лю­бо­пыт­но бы­ло бы по­пы­тать­ся вы­явить до­ми­нан­ту этой ве­ры.

Нам ка­жет­ся, что та­кой под­ход поз­во­лил бы ос­ве­тить не­ко­то­рые «тем­ные ме­с­та» в ис­то­рии рус­ской сло­вес­но­с­ти со­вет­ско­го пе­ри­о­да и вос­ста­но­вить ис­тин­ный кон­текст по­ни­ма­ния мно­гих «вер­шин­ных» про­из­ве­де­ний это­го времени. Из­ве­ст­но к тому же, что не­ко­то­рые тек­с­ты от­кро­вен­но ан­ти­хри­с­ти­ан­ской на­прав­лен­но­с­ти в ис­то­рии рус­ской ли­те­ра­ту­ры ста­ли сво­е­го ро­да «ма­те­ри­алом» для по­ле­ми­че­с­ко­го от­тал­ки­ва­ния для дру­гих — «под­со­ветских» — ав­то­ров. Ино­гда бла­го­да­ря та­ко­му от­тал­ки­ва­нию рожда­лись под­лин­ные ше­де­в­ры. Так, Н. Ку­зя­ки­на по­ла­га­ет, что зна­ком­ст­во с опуб­ли­ко­ван­ным «Но­вым за­ве­том без изъ­я­на еван­ге­ли­с­та Де­мь­я­на» яви­лось пер­во­толч­ком для М. Бул­га­ко­ва в на­пи­са­нии «Ма­с­те­ра и Мар­га­ри­ты» как от­по­ве­ди Де­мь­я­ну Бед­но­му: «Воз­ник­ла мысль рас­ска­за о Хри­с­те, Иу­де, Пи­ла­те и Ле­вии Мат­вее как это бы­ло «на са­мом де­ле»»[7].

В не­дав­но опуб­ли­ко­ван­ном днев­ни­ке М. А. Бул­га­ко­ва, пе­ре­дан­ном из ар­хи­вов КГБ толь­ко в 1989 го­ду, име­ет­ся за­пись от 5 ян­ва­ря 1925 го­да, сде­лан­ная по­сле по­се­ще­ния ре­дак­ции «Без­бож­ника». Пи­са­тель об­ра­ща­ет вни­ма­ние на оп­ре­де­лен­ность (а не абст­ракт­ную «ате­и­с­тич­ность») на­прав­лен­но­с­ти со­вет­ской про­па­ган­ды: «Суть не в ко­щун­ст­ве, хо­тя оно, ко­неч­но, без­мер­но, ес­ли гово­рить о внеш­ней сто­ро­не. Соль в идее, ее мож­но до­ка­зать доку­мен­таль­но: Ии­су­са Хри­с­та изо­б­ра­жа­ют в ви­де не­го­дяя и мо­шен­ни­ка, имен­но Его. Не­труд­но по­нять, чья это ра­бо­та»[8]. В. Ви­но­гра­дов обос­но­ван­но ви­дит в та­кой ре­ак­ции М. А. Бул­га­ко­ва «еще од­но под­тверж­де­ние в поль­зу за­оч­ной ду­э­ли пи­са­те­ля с Демь­я­ном Бед­ным, Еме­ль­я­ном Яро­слав­ским и дру­ги­ми их кол­ле­га­ми по анти­ре­ли­ги­оз­ной про­па­ган­де»[9].

От­но­ше­ние к христианству в СССР все­гда бы­ло од­но­знач­но–не­га­тив­ным. Стра­те­ги­че­с­кая цель — ис­ко­ре­не­ние церк­ви и веры — ни­ког­да не ме­ня­лась, од­на­ко, ис­хо­дя из оп­ре­де­лен­ных так­ти­ческих со­об­ра­же­ний, гра­дус не­при­ятия был раз­лич­ным. Так, вы­де­ляют­ся сво­им осо­бым на­по­ром и аф­фек­тив­но­с­тью ле­нин­ский пери­од (и во­об­ще пер­вые де­ся­ти­ле­тия ком­му­ни­с­ти­че­с­ко­го ре­жи­ма) и хру­щев­ские «но­вые го­не­ния на цер­ковь».

Ста­лин­ский же пе­ри­од со­вет­ской ис­то­рии с этой точ­ки зре­ния вну­т­рен­не не­од­но­ро­ден. Чрез­вы­чай­но симп­то­ма­тич­на, на­при­мер, фор­му­ли­ров­ка, за­фик­си­ро­ван­ная в офи­ци­аль­ном до­ку­мен­те НТС (од­ной из ста­рей­ших и вли­я­тель­ней­ших ан­ти­со­вет­ских эми­г­рант­ских ор­га­ни­за­ций): «В 1933–1945 го­ды, бла­го­да­ря со­про­тив­ле­нию на­ро­да, пар­тия ча­с­тич­но от­ка­за­лась от сим­во­лов ком­му­ни­с­ти­че­с­ко­го ин­тер­на­ци­о­на­ла и за­ме­ни­ла их сим­во­ла­ми на­ци­о­наль­ной ис­то­рии и куль­ту­ры, хо­тя и в ис­ка­жен­ном на­ци­о­нал–ком­му­ни­с­ти­че­с­ком ви­де. Это при­от­кры­ло до­ступ к на­сле­дию, в ко­то­ром по­том ока­за­лось воз­мож­ным чер­пать идеи пре­одо­ле­ния то­та­ли­та­риз­ма»[10].

Эта ме­та­мор­фо­за офи­ци­аль­но­го пар­тий­но­го кур­са та­ит в се­бе не­ко­то­рую за­га­доч­ность и тре­бу­ет осо­бо­го изу­че­ния дан­но­го во­про­са. По­ка же, рас­сма­т­ри­вая име­ю­щи­е­ся у нас дан­ные, мы склон­ны со­гла­сить­ся с те­ми ав­то­ра­ми, ко­то­рые по­ла­га­ют, что в этом слу­чае «бур­ное воз­рож­де­ние ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни на ок­ку­пи­ро­ван­ных нем­ца­ми тер­ри­то­ри­ях, за­ста­ви­ли Ста­ли­на от­ка­зать­ся от пла­на унич­то­же­ния ре­ли­гии и Церк­ви, он был вы­нуж­ден при­знать за ней пра­во на су­ще­ст­во­ва­ние, хо­тя прин­ци­пи­аль­ная враж­деб­ность го­су­дар­ст­ва к ре­ли­гии при этом ос­та­ва­лась»[11].

В до­ре­во­лю­ци­он­ных ле­нин­ских тру­дах, про­воз­гла­ша­ю­щих борь­бу с ре­ли­ги­ей как «аз­бу­ку <...> марк­сиз­ма»[12], об­ра­ща­ет на се­бя вни­ма­ние чрез­вы­чай­но ред­кое пря­мое упо­ми­на­ние о го­су­дар­ст­вен­ной кон­фес­сии Рос­сии — пра­во­сла­вии. Ве­ро­ят­но, это объ­яс­ня­ет­ся так­ти­че­с­ки­ми со­об­ра­же­ни­я­ми. Од­но де­ло — про­воз­гла­шать борь­бу с аб­ст­ракт­ной «ре­ли­ги­ей», и со­вер­шен­но дру­гое — еще до при­хо­да к вла­с­ти от­кры­то при­зы­вать к пар­тий­ной борь­бе с пра­во­сла­ви­ем (ли­бо с хри­с­ти­ан­ст­вом) как ат­ри­бу­том «про­кля­то­го про­шло­го» Рос­сии. Впро­чем, по­ка­за­тель­ны ого­вор­ки Ле­ни­на. На­при­мер, он вы­сту­па­ет про­тив раз­де­ле­ния ра­бо­чих на «ате­и­с­тов и хри­с­ти­ан» (а не аб­ст­ракт­ных «ве­ру­ю­щих»). Не ме­нее лю­бо­пыт­ны и сло­вес­ные яр­лы­ки, ко­то­ры­ми ав­тор дис­кре­ди­ти­ру­ет сво­их оп­по­нен­тов. Ед­ва ли не на­и­бо­лее ча­с­тая их ха­рак­те­ри­с­ти­ка — «чер­но­со­тен­цы». Так, для Ле­ни­на не­пе­ре­но­си­мы «но­во­яв­лен­ные чер­но­со­тен­ные ка­де­ты или ка­дет­ские чер­но­со­тен­цы из «Вех»»; он за­яв­ля­ет о «чер­но­со­тен­ной Ду­ме»; при­зы­ва­ет к борь­бе с «шо­ви­низ­мом и чер­но­со­тен­ст­вом во внеш­ней по­ли­ти­ке» (в ста­тье «Со­бы­тия на Бал­ка­нах и в Пер­сии», рас­суж­дая по­пут­но о «ре­ак­ци­он­ных ин­три­гах Рос­сии за ее «за­бо­та­ми» о «сла­вян­ских бра­ть­ях»»); до­ста­ет­ся и «по­ли­ти­ке чер­но­со­тен­но­го ца­риз­ма», и са­мо­му «рус­ско­му чер­но­со­тен­но­му ца­рю»[13].

Пра­во­сла­вие как пер­вый член три­а­ды «Пра­во­сла­вие, Са­мо­дер­жа­вие, На­род­ность» со­вер­шен­но за­ко­но­мер­ным об­ра­зом — по­сле со­кру­ше­ния са­мо­дер­жа­вия — ста­ло од­ним из глав­ных «вра­гов» совет­ско­го ре­жи­ма. Де­ло здесь не толь­ко в ис­то­ри­че­с­кой свя­зи са­мо­дер­жа­вия и пра­во­сла­вия в Рос­сии. Пра­во­сла­вие рас­сма­т­ри­ва­лось как мощ­ная кон­ку­ри­ру­ю­щая боль­ше­вист­ской «ве­ре» ду­хов­ная си­ла со сво­и­ми «ор­га­ни­за­ци­он­ны­ми струк­ту­ра­ми» (мо­на­с­ты­ря­ми, церк­ва­ми, «ка­д­ра­ми»), а глав­ное — с мощ­ной тра­ди­ци­он­ной под­держ­кой аб­со­лют­ным боль­шин­ст­вом на­се­ле­ния стра­ны.

При­чем, мно­гие до­ку­мен­таль­ные сви­де­тель­ст­ва борь­бы го­су­дар­ст­ва с пра­во­слав­ным хри­с­ти­ан­ст­вом име­ли гриф «Стро­го се­к­рет­но» — уже по­сле при­хо­да боль­ше­ви­ков к вла­с­ти и по­сле окон­ча­ния граж­дан­ской вой­ны. Так, осо­бую зна­чи­мость име­ет се­к­рет­ное пись­мо В. И. Ле­ни­на чле­нам По­лит­бю­ро, впер­вые опуб­ли­ко­ван­ное толь­ко в 1970 го­ду (за пре­де­ла­ми СССР).

В этом до­ку­мен­те ли­дер ре­во­лю­ции, по­ми­мо обыч­но­го для не­го оп­ре­де­ле­ния пра­во­слав­ных свя­щен­ни­ков как «чер­но­со­тен­но­го ду­хо­вен­ст­ва во гла­ве со сво­им вож­дем» (Па­т­ри­ар­хом Ти­хо­ном. — И. Е.), пред­ла­га­ет, вос­поль­зо­вав­шись го­ло­дом 1922 го­да, «дать самое ре­ши­тель­ное и бес­по­щад­ное сра­же­ние чер­но­со­тен­но­му ду­хо­вен­ст­ву и по­да­вить его со­про­тив­ле­ние с та­кой же­с­то­ко­с­тью, что­бы они не за­бы­ли это­го в те­че­ние не­сколь­ких де­ся­ти­ле­тий», то есть фи­зи­че­с­ки лик­ви­ди­ро­вать сво­их ду­хов­ных ан­та­го­ни­с­тов. При­чем, В. И. Ле­нин не­сколь­ко раз под­чер­ки­ва­ет уни­каль­ность мо­мен­та для изъ­я­тия ос­вя­щен­ных и име­ю­щих бо­го­слу­жеб­ное упо­треб­ле­ние цер­ков­ных цен­но­с­тей (по пра­во­слав­ным ка­но­нам, это акт свя­то­тат­ст­ва, по­сле ко­то­ро­го ми­ря­не от­лу­ча­ют­ся от церк­ви, а свя­щен­но­слу­жи­те­ли из­вер­га­ют­ся из са­на): «<...> поз­же сде­лать нам этого не удаст­ся, ибо ни­ка­кой иной мо­мент, кро­ме от­ча­ян­но­го го­ло­да, не даст нам та­ко­го на­ст­ро­е­ния ши­ро­ких кре­с­ть­ян­ских масс, ко­то­рый бы ли­бо обес­пе­чил нам со­чув­ст­вие этих масс, ли­бо, по край­ней ме­ре, обес­пе­чил бы нам ней­т­ра­ли­зо­ва­ние этих масс»; «для нас имен­но дан­ный мо­мент пред­став­ля­ет из се­бя не толь­ко ис­клю­чи­тель­но бла­го­при­ят­ный, но и во­об­ще един­ст­вен­ный мо­мент, ког­да мы мо­жем <...> раз­бить не­при­яте­ля на­го­ло­ву и обес­пе­чить за со­бой не­об­хо­ди­мые для нас по­зи­ции на мно­го де­ся­ти­ле­тий… Имен­но те­перь и толь­ко те­перь <...> мы мо­жем (и по­это­му долж­ны) про­ве­с­ти изъ­я­тие цер­ков­ных цен­но­с­тей с са­мой бе­шен­ой и бес­по­щад­ной энер­ги­ей, не ос­та­нав­ли­ва­ясь пе­ред по­дав­ле­ни­ем ка­ко­го угод­но со­про­тив­ле­ния»; «имен­но в свя­зи с го­ло­дом про­ве­дем с мак­си­маль­ной бы­с­т­ро­той и бес­по­щад­но­с­тью по­дав­ле­ние ре­ак­ци­он­но­го ду­хо­вен­ст­ва»; «По­лит­бю­ро даст де­таль­ную ди­рек­ти­ву су­деб­ным вла­с­тям, то­же уст­ную, что­бы про­цесс <...> был про­ве­ден с мак­си­маль­ной бы­с­т­ро­той и за­кон­чил­ся не ина­че, как рас­ст­ре­лом очень боль­шо­го чис­ла са­мых вли­я­тель­ных и опас­ных чер­но­со­тен­цев г. Шуи, а по воз­мож­но­с­ти так­же и не толь­ко это­го го­ро­да, а и Моск­вы и не­сколь­ких дру­гих ду­хов­ных цен­т­ров»; «чем боль­шее чис­ло пред­ста­ви­те­лей ре­ак­ци­он­ной бур­жу­а­зии и реак­ци­он­но­го ду­хо­вен­ст­ва удаст­ся нам по это­му по­во­ду рас­ст­ре­лять, тем луч­ше. На­до имен­но те­перь про­учить эту пуб­ли­ку так, что­бы на не­сколь­ко де­сят­ков лет ни о ка­ком со­про­тив­ле­нии не сме­ли и ду­мать»[14]. Ко­неч­но, как яв­ст­ву­ет из ле­нин­ско­го пись­ма, суть де­ла бы­ла во­все не в «по­мо­щи го­ло­да­ю­щим» (име­лись да­же из­лиш­ки про­до­воль­ст­вия[15]; кро­ме то­го, как раз Пра­во­слав­ная цер­ковь, со­здав Все­рос­сий­ский Цер­ков­ный Ко­ми­тет помощи го­ло­да­ю­щим, де­я­тель­но по­мо­га­ла по­ст­ра­дав­шим). Нуж­но бы­ло, по­да­вив сво­е­го ду­хов­но­го ан­та­го­ни­с­та, «рас­чи­с­тить» по­ле для по­сле­ду­ю­щей то­та­ли­тар­ной об­ра­бот­ки со­зна­ния граж­дан стра­ны Со­ве­тов.

По–сво­е­му боль­ше­ви­ки бы­ли аб­со­лют­но ло­гич­ны, глав­ный свой удар на­прав­ляя на пра­во­слав­ную ду­хов­ность: ком­му­ни­с­ти­че­с­кая иде­о­ло­гия и чу­же­род­ная ей пра­во­слав­ная ду­хов­ность не мог­ли «мир­но со­су­ще­ст­во­вать» в пре­де­лах еди­но­го то­та­ли­тар­но­го го­су­дар­ст­ва. «На­ше де­ло — бо­роть­ся с гос­под­ст­ву­ю­щей, чер­но­со­тен­ной и бур­жу­аз­ной на­ци­о­наль­ной куль­ту­рой ве­ли­ко­рос­сов», — за­яв­лял В. И. Ле­нин[16]. Имен­но на от­тал­ки­ва­нии от этой на­и­бо­лее вли­я­тель­ной ду­хов­ной ре­аль­но­с­ти и стро­и­лась «куль­тур­ная по­ли­ти­ка» стра­ны со­ци­а­лиз­ма.

Уже 31 де­ка­б­ря 1917 г. был опуб­ли­ко­ван про­ект де­к­ре­та Со­ве­та На­род­ных Ко­мис­са­ров по во­про­су об от­де­ле­нии го­су­дар­ст­ва и шко­лы от церк­ви (ав­тор про­ек­та М. Рейс­нер), ко­то­рый и был при­нят (с ле­нин­ски­ми уже­с­то­ча­ю­щи­ми по­прав­ка­ми) 5 фе­в­ра­ля 1918 года.

Со­глас­но это­му де­к­ре­ту, лю­бой «ре­ли­ги­оз­ный об­ряд» (на­при­мер, кре­ст­ный ход) мог быть объ­яв­лен «на­ру­ша­ю­щим об­ще­ст­вен­ный по­ря­док и бе­зо­пас­ность», а так­же ква­ли­фи­ци­ро­ван как «по­ся­га­тель­ст­во на пра­ва граж­дан Со­вет­ской ре­с­пуб­ли­ки» (пункт 5).

В стра­не с по­дав­ля­ю­щим боль­шин­ст­вом пра­во­слав­но­го на­се­ле­ния, где пра­во­сла­вие яв­ля­лось го­су­дар­ст­вен­ной ре­ли­ги­ей, прак­ти­че­с­ки все 13 пунк­тов де­к­ре­та (лю­бо­пыт­на «чер­то­ва дю­жи­на» в до­ку­мен­те) бы­ли на­прав­ле­ны, преж­де все­го, имен­но про­тив пра­во­слав­ной ве­ры. Так, без­лич­ная фор­му­ли­ров­ка пунк­та 1 — «Цер­ковь от­де­ля­ет­ся от го­су­дар­ст­ва» — оз­на­ча­ла, ра­зу­ме­ет­ся, от­де­ле­ние не ка­кой–ли­бо церк­ви, а имен­но церк­ви пра­во­слав­ной от вся­ко­го уча­с­тия в го­су­дар­ст­вен­ном стро­и­тель­ст­ве стра­ны Со­ве­тов.

Пункт 9 («Шко­ла от­де­ля­ет­ся от церк­ви») так­же имел чи­с­то анти­пра­во­слав­ный под­текст. Имен­но этот пункт, со­глас­но вос­по­ми­на­ни­ям, вы­звал «осо­бое одо­б­ре­ние» Ле­ни­на[17].

Ве­ро­ят­но, ком­му­ни­с­ти­че­с­кий ре­жим с са­мо­го на­ча­ла опа­сал­ся ги­по­те­ти­че­с­ко­го «со­ю­за» двух ос­тав­ших­ся ос­кол­ков ува­ров­ской фор­му­лы. По край­ней ме­ре, в по­след­них ра­бо­тах Ле­ни­на об­ра­ща­ет на се­бя вни­ма­ние трез­вое осо­зна­ние то­го, что со­ци­аль­ной базой ре­жи­ма яв­ля­ет­ся не­зна­чи­тель­ное мень­шин­ст­во на­се­ле­ния Рос­сии[18]. Это об­сто­я­тель­ст­во дик­то­ва­ло про­ве­де­ние в жизнь со­от­вет­ст­ву­ю­щей на­ци­о­наль­ной по­ли­ти­ки, при ко­то­рой от­кры­то при­зна­ет­ся от­каз от «фор­маль­но­го ра­вен­ст­ва на­ций» и про­воз­гла­ша­ет­ся «не­ра­вен­ст­во», ко­то­рое «воз­ме­ща­ло бы со сто­ро­ны на­ции <...> боль­шой»[19] гре­хи про­кля­то­го про­шло­го. В пре­де­лах на­шей те­мы важ­но от­ме­тить, что де­мон­ст­ри­ру­е­мый «двой­ной стан­дарт» по от­но­ше­нию к «на­ци­о­наль­но­му во­про­су» не мог не про­явить­ся и в прин­ци­пи­аль­но раз­лич­ном от­но­ше­нии к ре­ли­ги­ям, су­ще­ст­во­вав­шим в до­ле­нин­ской Рос­сии.

Так, в пер­вом же но­ме­ре жур­на­ла «Без­бож­ник» (1926) М. Ко­бец­кий, член Ис­пол­ни­тель­но­го Бю­ро Цен­т­раль­но­го Со­ве­та Со­ю­за Без­бож­ни­ков СССР, кон­ста­ти­ру­ет как со­вер­шен­но оче­вид­ное то об­сто­я­тель­ст­во, что «про­дол­жа­ю­щи­е­ся в те­че­ние по­след­них лет спо­ры о ме­то­дах и со­дер­жа­нии ан­ти­ре­ли­ги­оз­ной про­па­ган­ды раз­ра­ба­ты­ва­ли фак­ти­че­с­ки во­прос о ме­то­дах ра­бо­ты сре­ди рус­ско­го на­се­ле­ния, в гро­мад­ном боль­шин­ст­ве при­над­ле­жа­ще­го к пра­во­слав­ной ре­ли­гии»[20].

Про­смо­т­рев ма­те­ри­а­лы это­го и дру­гих «ан­ти­ре­ли­ги­оз­ных» из­да­ний (га­зе­ты и жур­на­ла «Без­бож­ник», «Ан­ти­ре­ли­ги­оз­ник у стан­ка» и пр.), мож­но убе­дить­ся, что и по­сле 1926 го­да по­дав­ля­ю­щее боль­шин­ст­во ста­тей име­ют имен­но ан­ти­пра­во­слав­ную на­прав­лен­ность. Так же де­ло об­сто­я­ло с кни­га­ми и бро­шю­ра­ми на соответствующую те­ма­ти­ку. На­при­мер, сбор­ник «Зим­няя ан­ти­рели­ги­оз­ная про­па­ган­да» (Ле­нин­град, 1926) пред­став­ля­ет со­бой про­па­ган­ду, на­прав­лен­ную имен­но про­тив пра­во­слав­ных зим­них пра­зд­ни­ков.

Эта тен­ден­ция ока­за­лась чрез­вы­чай­но ус­той­чи­вой.

Так, к ты­ся­че­ле­тию кре­ще­ния Ру­си был под­го­тов­лен сбор­ник «Ате­и­с­ти­че­с­кие чте­ния» (1988), в ко­то­ром из всех кон­фес­сий, су­ще­ст­ву­ю­щих в СССР, по­сле­до­ва­тель­но дискредитируется вновь как раз пра­во­слав­ная кон­фес­сия. В ча­ст­но­с­ти, в ста­тье Г. Про­ши­на «Прав­да о пра­во­слав­ных мо­на­с­ты­рях» по­след­ние ха­рак­те­ри­зу­ют­ся как «рас­сад­ни­ки мра­ко­бе­сия». В ра­бо­те Г. Га­е­ва мож­но про­честь, что «объ­е­мы раз­ру­ше­ний и ве­ли­чи­на эс­те­ти­че­с­ких по­терь, по­не­сен­ных че­ло­ве­че­ст­вом от фа­на­тиз­ма при­вер­жен­цев хри­с­ти­ан­ст­ва, ос­та­ют­ся не­пре­взой­ден­ны­ми»[21].

В ана­ло­гич­ном сбор­ни­ке 1981 го­да ут­верж­да­ет­ся — да­же в неко­то­ром про­ти­во­ре­чии с «марк­сист­ско–ле­нин­ским под­хо­дом», при­зна­ю­щим пер­во­на­чаль­ную «про­грес­сив­ность» той или иной ис­то­ри­че­с­кой но­ва­ции, — что «по­бе­да хри­с­ти­ан­ст­ва от­бро­си­ла Ев­ро­пу на мно­гие сто­ле­тия на­зад»[22].

Здесь же мы на­хо­дим один из при­ме­ров вне­д­ре­ния но­вой дехри­с­ти­а­ни­за­ции — го­су­дар­ст­вен­но­го по­ощ­ре­ния не­ко­то­рых язы­че­с­ких об­ря­дов. Ут­верж­да­ет­ся, буд­то «по­те­рял во мно­гом свое зна­че­ние <...> пра­во­слав­ный пра­зд­ник Рож­де­ст­ва Ио­ан­на Кре­с­ти­те­ля… А вот на­род­ные ку­паль­ные обы­чаи вос­кре­ша­ют­ся в сель­ской ме­ст­но­с­ти. Они вхо­дят со­став­ной ча­с­тью в ри­ту­ал пра­зд­ни­ка уро­жая, ко­то­рый ни­как не свя­зан с цер­ков­ной ис­то­ри­ей <...> еван­гель­ски­ми ска­за­ни­я­ми»[23]. К рек­лам­ным фо­то­сним­кам, де­мон­ст­ри­ру­ю­щим офи­ци­аль­но на­саж­да­е­мое «не­о­язы­че­ст­во», при­ла­га­ют­ся со­от­вет­ст­ву­ю­щие по­яс­ня­ю­щие над­пи­си («Весь пра­зд­ник про­ник­нут жиз­не­ут­верж­да­ю­щим оп­ти­миз­мом» и т. п.).

Та­ким об­ра­зом, в сбор­ни­ке «Ате­и­с­ти­че­с­кие чте­ния» с боль­шой сим­па­ти­ей опи­сы­ва­ет­ся язы­че­с­кое дей­ст­во Ива­на Ку­па­лы — имен­но по­то­му, что оно при­зва­но за­ме­с­тить пра­во­слав­ный пра­зд­ник.

На пер­вый взгляд, рез­кость от­тор­же­ния объ­яс­ня­ет­ся чи­с­то поли­ти­че­с­ки­ми об­сто­я­тель­ст­ва­ми (как и ста­ра­лись пред­ста­вить де­ло со­вет­ские про­па­ган­ди­с­ты). Ведь «пра­во­сла­вие вер­но слу­жи­ло са­мо­дер­жа­вию <...> пра­во­слав­ный поп был жан­дар­мом в ря­се»[24]; «Цер­ковь <...> бы­ла не толь­ко по­ли­цей­ски–ос­ве­до­ми­тель­ным аппа­ра­том са­мо­дер­жа­вия, но она так­же яв­ля­лась сво­е­го ро­да агит­про­пом са­мо­дер­жа­вия»[25], тог­да как, на­при­мер, сек­тант­ст­во счи­та­лось «то­же про­яв­ле­ни­ем клас­со­вой борь­бы»[26].

Од­на­ко уже со­вре­мен­ни­ки ате­и­с­ти­че­с­кой со­вет­ской эры от­ме­ча­ли осо­бый на­кал в ис­ко­ре­не­нии хри­с­ти­ан­ской ве­ры в Рос­сии, дале­ко не сво­ди­мый толь­ко лишь к по­ли­ти­че­с­ким ре­а­ли­ям. Вы­ска­зы­ва­ние М. А. Бул­га­ко­ва мы уже при­во­ди­ли. Н. А. Бер­дя­ев, от­ча­с­ти по­вто­ряя А. Ф. Ло­се­ва, оп­ре­де­лил со­вре­мен­ный ему ком­му­низм как «ис­по­ве­да­ние оп­ре­де­лен­ной ве­ры, ве­ры про­ти­во­по­лож­ной хри­с­ти­ан­ской. Вся со­вет­ская ли­те­ра­ту­ра ут­верж­да­ет та­кое пони­ма­ние ком­му­низ­ма. Ком­му­ни­с­ты лю­бят под­чер­ки­вать, что они про­тив­ни­ки хри­с­ти­ан­ской, еван­гель­ской мо­ра­ли, мо­ра­ли люб­ви, жа­ло­с­ти, со­ст­ра­да­ния. И это, мо­жет быть, и есть са­мое страш­ное в ком­му­низ­ме»[27].

По­че­му же тог­да в ра­бо­тах со­вре­мен­ных со­ве­то­ло­гов пре­об­ла­да­ет пред­став­ле­ние об иден­тич­но­с­ти рус­ской со­бор­но­с­ти и со­вет­ско­го то­та­ли­та­риз­ма? На наш взгляд, и в этом слу­чае мы име­ем де­ло с оп­ре­де­лен­ным ак­си­о­ло­ги­че­с­ким под­хо­дом ис­сле­до­ва­те­лей, со­вер­шен­но про­ти­во­по­лож­ным сво­е­му на­уч­но­му пред­ме­ту.

В са­мом де­ле, ес­ли в пре­де­лах хри­с­ти­ан­ской си­с­те­мы цен­но­с­тей без­лич­ность (и, со­от­вет­ст­вен­но, обез­ли­чи­ва­ние) че­ло­ве­ка оз­на­ча­ет заб­ве­ние им Бо­же­ст­вен­но­го об­ра­за (ли­ка) в се­бе, то с ате­и­с­ти­че­с­ких по­зи­ций обез­ли­чи­ва­ние — это, на­про­тив, — имен­но стрем­ле­ние к Бо­гу (все идут в «од­ну сто­ро­ну», на­зы­ва­ют се­бя «ра­ба­ми Бо­жь­и­ми», пи­шут сло­во «Бог» с боль­шой бук­вы, а «че­ло­век» — с ма­лень­кой и т. п.). Суть вза­им­но­го не­по­ни­ма­ния — да­же и при пол­ной ис­крен­но­с­ти — увы, не в зна­че­нии слов, ко­то­рые сто­и­ло лишь по–де­кар­тов­ски «уточ­нить» — и тог­да как буд­то мир из­ба­вил­ся бы от мно­же­ст­ва за­блуж­де­ний. В на­шем слу­чае со­вер­шен­но оче­вид­ным об­ра­зом не­воз­мож­но из­ба­вить­ся от «зна­ме­на­те­ля», по­рож­да­ю­ще­го эти и дру­гие «за­блуж­де­ния», — от раз­ни­цы мен­та­ли­те­тов.

Ведь глав­ный, по­жа­луй, ар­гу­мент сто­рон­ни­ков ти­по­ло­ги­че­с­кой иден­ти­фи­ка­ции со­бор­но­с­ти и то­та­ли­тар­но­с­ти — это до­ми­ни­ру­ю­щая в той и дру­гой ак­си­о­ло­гии идея не­кой мо­гу­ще­ст­вен­ной сверх­лич­ной цен­но­с­ти, по от­но­ше­нию к ко­то­рой ин­ди­ви­ду­у­мы урав­ни­ва­ют­ся меж­ду со­бой и тем са­мым как буд­то бы ни­ве­ли­ру­ют­ся. Идея ра­вен­ст­ва лю­дей, ко­то­рая, стро­го го­во­ря, ко­неч­но не им­ма­нент­на толь­ко лишь рус­ской куль­ту­ре, од­на­ко в са­мом де­ле очень спе­ци­фи­че­с­ки про­яви­ла се­бя имен­но в Рос­сии.

Не­со­мнен­но, со­при­ча­ст­ность выс­шей ин­стан­ции — ро­до­вая чер­та со­вет­ской ли­те­ра­ту­ры на рус­ском язы­ке. Вы­бор ил­лю­с­т­ра­ций к это­му те­зи­су со­вер­шен­но не­о­гра­ни­чен­ный. Пи­са­те­ли тре­ть­е­го ря­да, чьи тек­с­ты бу­дут рас­смо­т­ре­ны ни­же, об­ще­ро­до­вую чер­ту по­то­ка вы­ра­зи­ли в сво­их про­из­ве­де­ни­ях да­же на­мно­го ре­ль­еф­нее, неже­ли дру­гие. Од­на­ко мож­но ос­та­но­вит­ься и на луч­шем по­эте со­вет­ской эпо­хи, у ис­то­ков но­во­го от­но­ше­ния к ми­ру (или, по край­ней ме­ре, дек­ла­ри­ру­е­мо­го в ка­че­ст­ве но­во­го). Ю. Ка­раб­чи­ев­ский со­вер­шен­но прав, ука­зы­вая на глав­ную за­слу­гу В. Ма­я­ков­ско­го пе­ред ком­му­ни­с­ти­че­с­ким ре­жи­мом: «Он дал этой вла­с­ти дар ре­чи»[28]. Но на­сколь­ко но­вое от­но­ше­ние к ми­ру, про­явив­ше­е­ся в «ре­чи» по­эта, дей­ст­ви­тель­но но­вое?

Нас ин­те­ре­су­ет преж­де все­го сте­пень при­бли­же­ния по­эти­ки Ма­я­ков­ско­го к со­бор­но­му на­ча­лу как к оп­ре­де­лен­но­му ти­пу сверх­лич­но­го еди­не­ния лю­дей. Не вы­зы­ва­ет со­мне­ния пол­ная само­иден­ти­фи­ка­ция с ча­с­тью ка­ко­го–то мо­гу­ще­ст­вен­но­го це­ло­го:

Я сча­ст­лив,
что я
этой си­лы ча­с­ти­ца.
Что об­щие
да­же сле­зы из глаз.

Чрез­вы­чай­но важ­но, что да­лее под­черк­нут мо­мент при­ча­ще­ния «этой» выс­шей сверх­лич­ной си­ле.

Срав­ним ти­по­ло­ги­че­с­кий ме­ха­низм про­яв­ле­ния ли­ри­че­с­ко­го вос­тор­га в этом тек­с­те и, на­при­мер, стрем­ле­ние ли­ри­че­с­ко­го ге­роя Фе­до­ра Глин­ки:

Ту­да, к над­зве­зд­но­му пре­сто­лу,
От­ко­ле ве­ет си­ла сил
И свет не­ве­до­мых све­тил
Стру­я­ми чи­с­ты­ми стре­мит­ся
(«Мо­лись, ду­ша»).

На пер­вый взгляд мы име­ем со­вер­шен­но иден­тич­ные ус­та­нов­ки. Ведь и в по­след­нем слу­чае на­ли­цо ра­дость от ча­е­мо­го рас­тво­ре­ния в чи­с­тых стру­ях сверх­лич­но­го, от са­мой воз­мож­ности «по­гру­зить­ся в тот све­то­нос­ный оке­ан».

Но в чем глав­ное от­ли­чие (ес­ли оно, ко­неч­но, во­об­ще име­ет­ся) «этой си­лы» Ма­я­ков­ско­го от «то­го оке­а­на» Глин­ки? В том ли, что «сча­с­тье» Ма­я­ков­ско­го спол­на уже ре­а­ли­зо­ва­но в на­сто­я­щем, а стрем­ле­ние Глин­ки — это по­рыв и воз­не­се­ние («Мо­лись, ду­ша моя, мо­лись! / И за мо­лит­вой воз­но­сись»), хо­тя и пред­по­ла­га­ю­щее воз­вра­ще­ние на зем­лю («но воз­вра­тясь в зем­ной ту­ман»)?

Мы не су­ме­ем от­ве­тить на этот во­прос до тех пор, по­ка не сфор­му­ли­ру­ем его ина­че (бе­зот­но­си­тель­но к Глин­ке и Ма­я­ков­ско­му): от­ли­ча­ет­ся ли стрем­ле­ние к Бо­гу и слу­же­ние Ему от слу­же­ния дья­во­лу? Ес­ли До­б­ро и Зло — две сверх­лич­ные си­лы, то яв­ля­ет­ся ли ти­по­ло­ги­че­с­кая общ­ность (сверх­лич­ное) до­ста­точ­ным ос­но­ва­ни­ем для их не­раз­ли­че­ния? Ес­ли мен­та­ли­тет ис­сле­до­ва­те­ля рус­ской куль­ту­ры та­ков, что для не­го эти по­ляр­ные си­лы еди­ны в сво­ей мо­гу­ще­ст­вен­ной не­со­из­ме­ри­мо­с­ти с си­ла­ми от­дель­но­го че­ло­ве­ка, то для не­го, ра­зу­ме­ет­ся, во­прос — чьей «си­лы ча­с­ти­ца» («той» — Глин­ки или «этой» — Ма­я­ков­ско­го), яв­ля­ет­ся уже в са­мом де­ле вто­ро­сте­пен­ным. Тем бо­лее и Ма­я­ков­ский ведь то­же при­зы­ва­ет к са­к­раль­ной (хо­тя, мож­но ска­зать, и кла­но­вой) чис­то­те осо­бо­го ро­да при­ча­с­тия:

Силь­нее и чи­ще
нель­зя при­ча­с­тить­ся
ве­ли­ко­му чув­ст­ву
по име­ни — класс!

Н. А. Бер­дя­ев, ко­то­ро­го мы уже ци­ти­ро­ва­ли вы­ше, по­ла­гал, что го­су­дар­ст­во, на­саж­да­ю­щее осо­бо­го ро­да мо­раль («ком­му­ни­с­ты <...> про­тив­ни­ки хри­с­ти­ан­ской, еван­гель­ской мо­ра­ли»), «есть един­ст­вен­ное в ми­ре по­сле­до­ва­тель­ное, до кон­ца до­ве­ден­ное то­та­ли­тар­ное го­су­дар­ст­во»[29].

Од­на­ко то­та­ли­тар­ное го­су­дар­ст­во с ве­рой «про­ти­во­по­лож­ной хри­с­ти­ан­ской» (то есть ан­ти­хри­с­ти­ан­ской) дей­ст­ви­тель­но яв­ля­ет­ся в стро­гом смыс­ле сло­ва не аб­ст­ракт­но «ате­и­с­ти­че­с­ким», но имен­но то­таль­но ан­ти­хри­с­ти­ан­ским. Раз­ру­ше­ние хра­мов Бо­жь­их в той са­мой стра­не, где сов­сем не­дав­но пра­во­сла­вие под­дер­жи­валось го­су­дар­ст­вом и где гро­мад­ное боль­шин­ст­во на­ро­да ос­та­валось вер­ным пра­во­сла­вию, — лишь внеш­нее про­яв­ле­ние на­силь­ст­вен­но­го за­ме­ще­ния этой ве­ры — иной. В ко­неч­ном ито­ге мы ви­дим про­ник­шее во все сфе­ры офи­ци­аль­ной иде­о­ло­гии и куль­ти­ви­ру­е­мое со­вет­ской ли­те­ра­ту­рой стрем­ле­ние к то­му, что­бы «со­вет­ский на­род» еван­гель­скую си­с­те­му ко­ор­ди­нат (с эти­кой люб­ви, жа­ло­с­ти и со­ст­ра­да­ния) из­ме­нил не про­сто на иную, но­вую (со­вет­скую), но и на пря­мо про­ти­во­по­лож­ную ста­рой.

Как нам пред­став­ля­ет­ся, уме­ст­но бы­ло бы по­ста­вить и не­ко­то­рые на­уч­ные гу­ма­ни­тар­ные кон­цеп­ции, воз­ник­шие в 20–30–е го­ды в Со­вет­ском Со­ю­зе, в кон­текст па­рал­лель­но про­хо­див­ших хри­с­ти­ан­ских го­не­ний (хо­тя ин­те­рес­нее, ко­неч­но, и в этом слу­чае бо­лее от­да­лен­ная ду­хов­ная пер­спек­ти­ва, свя­зан­ная с вза­и­мо­от­но­ше­ни­я­ми меж­ду раз­лич­ны­ми ти­па­ми куль­тур). Мы от­да­ем се­бе от­чет в де­ли­кат­но­с­ти за­тро­ну­той про­бле­мы, од­на­ко же даль­ней­шее стыд­ли­вое умал­чи­ва­ние (или со­зна­тель­ное за­ту­ше­вы­ва­ние) этой те­мы пред­став­ля­ет­ся нам не­пра­виль­ным.

Би­о­гра­фи­че­с­кое со­труд­ни­че­ст­во со­вет­ской ин­тел­ли­ген­ции с ка­ра­тель­ны­ми ор­га­на­ми в дан­ном слу­чае ме­нее все­го ин­те­рес­но. Бо­лее по­ка­за­тель­ны как раз гу­ма­ни­тар­ные кон­цеп­ции, в ко­то­рых мож­но усмо­т­реть «на­уч­ное» обос­но­ва­ние не­об­хо­ди­мо­с­ти ис­ко­ре­нения ре­ли­гии и церк­ви (что в ус­ло­ви­ях со­вет­ско­го ре­жи­ма тех де­ся­ти­ле­тий ав­то­ма­ти­че­с­ки оз­на­ча­ло и фи­зи­че­с­кую лик­ви­да­цию как свя­щен­но­слу­жи­те­лей, так и са­мих при­хо­жан). Об­ра­тим вни­ма­ние на сле­ду­ю­щую стран­ность: М. Хай­дег­гер был из­гнан из Фрей­бург­ско­го уни­вер­си­те­та — без вся­ких на то ос­но­ва­ний — лишь по по­до­зре­нию в кол­ла­бо­ра­ци­о­низ­ме с на­ци­с­та­ми, на де­ле же не еди­ным сво­им сло­вом не уча­ст­вуя в на­цист­ских иде­о­логи­че­с­ких «на­уч­ных по­ст­ро­е­ни­ях». Край­не по­ка­за­тель­но, что до сих пор по­яв­ля­ют­ся на­уч­ные ра­бо­ты, в ко­то­рых те дав­ние и неза­служен­ные «об­ви­не­ния» вы­да­ю­ще­го­ся не­мец­ко­го фи­ло­со­фа по какой–то при­чи­не уси­лен­но ре­а­ни­ми­ру­ют­ся. На этом фо­не (а так­же на фо­не на­стой­чи­во дек­ла­ри­ру­е­мой идеи об иден­тич­но­с­ти со­вет­ско­го и на­цист­ско­го то­та­ли­тар­ных ре­жи­мов) аб­со­лют­но ало­гич­ным вы­гля­дит на­ме­рен­ное за­мал­чи­ва­ние фак­тов от­кры­то­го и весь­ма ак­тив­но­го уча­с­тия не толь­ко пи­са­те­лей, но и со­вет­ских уче­ных в та­ко­го ро­да про­па­ган­дист­ских из­да­ни­ях, как «Ате­ист» — имен­но в го­ды от­кро­вен­но­го го­су­дар­ст­вен­но­го ге­но­ци­да по от­но­ше­нию к ве­ру­ю­щим, ко­то­рое нель­зя, на наш взгляд, ква­ли­фи­ци­ро­вать ина­че, как ин­тел­лек­ту­аль­ное со­уча­с­тие в ге­но­ци­де.

Не со­би­ра­ясь в рам­ках этой кни­ги ос­ве­щать раз­лич­ные лю­бо­пыт­ные ас­пек­ты данной те­мы, ука­жем в ка­че­ст­ве толь­ко од­ной из мно­гих воз­мож­ных ил­лю­с­т­ра­ций хо­тя бы ра­бо­ту уже ци­ти­ро­ван­ной на­ми О. М. Фрей­ден­берг — «Въезд в Ие­ру­са­лим на ос­ле (из еван­гель­ской ми­фо­ло­гии)», как ука­зы­ва­ет са­ма ис­сле­до­ва­тель­ни­ца, дваж­ды ею про­чи­тан­ную в ви­де до­кла­да как раз в 20–30–е го­ды — под на­зва­ни­ем «Осел — про­об­раз бо­га». Из этой ра­бо­ты сле­ду­ет, что «Ии­сус, еду­щий на ос­ле, по­вто­ря­ет со­бой ос­ла…»[30] При этом, ого­ва­ри­ва­ет­ся О. М. Фрейденберг, «де­ло да­же не в том, на­хо­ди­лась ли до­под­лин­но в Ие­ру­са­лим­ском хра­ме зо­ло­тая ос­ли­ная го­ло­ва, а бог хри­с­ти­ан был ос­ло­лож­цем»[31]. Од­на­ко за­тем древ­ние «об­ви­не­ния и ле­ген­ды» на этот счет со­вет­ская ис­сле­до­ва­тель­ни­ца по ка­ким–то при­чи­нам ак­ту­а­ли­зи­ру­ет — как раз в пе­ри­од кро­ва­во­го ис­ко­ре­не­ния ре­ли­гии в СССР: «<...> са­мое ин­те­рес­ное. Вы­ра­же­ние «ше­ст­во­вать на ос­ле» име­ет зна­че­ние по–гре­че­с­ки, как не­о­жи­дан­но объ­яс­ня­ет ан­тич­ный глос­са­рий, оп­ре­де­лен­но­го тер­ми­на — «со­во­куп­лять­ся с ос­лом»»[32]. Все–та­ки труд­но не уви­деть еди­ный куль­тур­ный кон­текст в мас­со­вом оск­вер­не­нии хра­мов, глум­ле­нии над Цер­ко­вью как та­ко­вой, про­хо­див­ших в стра­не с древ­ни­ми хри­с­ти­ан­ски­ми тра­ди­ци­я­ми, и эти­ми на­уч­ны­ми вы­клад­ка­ми ис­сле­до­ва­тель­ни­цы (взя­тыми на­ми, под­черк­нем, толь­ко в ка­че­ст­ве од­но­го из воз­мож­ных ре­п­ре­зен­та­тив­ных при­ме­ров). «Тем дра­го­цен­нее для нас, что в Гре­ции и Ри­ме со­хра­нил­ся связ­ный, цель­ный, впол­не стерж­не­вой рас­сказ об ос­ле, по­лу­чивший ли­те­ра­тур­ную об­ра­бот­ку («Зо­ло­той осел». — И. Е.)»[33]. О. М. Фрей­ден­берг не ос­та­нав­ли­ва­ет­ся на уже при­ве­ден­ных «па­рал­ле­лях», она в раз­лич­ных ва­ри­а­ци­ях под­чер­ки­ва­ет очень важ­ную для се­бя идею: «<...> са­мое ин­те­рес­ное за­клю­ча­ет­ся в том, что <...> язы­че­с­кая по­весть об ос­ле — это не толь­ко свет­ский жанр, не толь­ко ро­ман, но, увы, как это ни ужас­но, ро­ман пор­но­гра­фи­че­с­кий», со­став­ля­ю­щий «пре­да­тель­скую па­рал­лель к на­шим свя­щен­ным пи­са­ни­ям <...> пол­ную па­рал­лель к ва­ри­ан­там че­ты­рех еван­ге­лий <...> тот са­мый, ко­то­рый фи­гу­ри­ру­ет в еван­ге­ли­ях и в Биб­лии»[34]. Та­ким об­ра­зом, ре­дук­ция ду­хов­но­го до ма­те­ри­аль­но­го (здесь уже — фи­зи­о­ло­ги­че­с­ко­го), свой­ст­вен­ная ис­сле­до­ва­тель­ни­це, не­о­жи­дан­но впол­не впи­сы­ва­ет­ся в об­щее на­прав­ле­ние ре­ли­ги­оз­но­го век­то­ра со­вет­ской куль­ту­ры. Здесь мож­но кон­ста­ти­ро­вать не толь­ко впол­не оп­ре­де­лен­ное от­но­ше­ние к Спа­си­те­лю, но и, что ес­те­ст­вен­но, к Бо­го­ро­ди­це: «Ко­неч­но, эта обо­го­тво­рен­ная ос­ли­ца от­то­го и на­хо­дит­ся в хра­ме бо­го­ро­ди­цы, что она и есть бо­го­ро­ди­ца»[35]. Вы­вод ис­сле­до­ва­тель­ни­цы — как раз та­кой, ко­то­рый был впол­не со­зву­чен и Е. Яро­слав­ско­му: «Та­ким об­ра­зом, цер­ков­ная хри­с­ти­ан­ская прак­ти­ка впол­не по­вто­ря­ла глав­ные эпи­зо­ды ска­б­рез­но­го ро­ма­на об ос­ле, по­ка­зав на де­ле, в дей­ст­вии, что Ии­сус и Лу­ций бы­ли тож­де­ст­вен­ны друг дру­гу, а рас­пут­ная дев­ка Фо­ти­да — двой­ник дев­ст­вен­ной Ма­рии»[36].

Раз­ни­ца в ин­тел­лек­ту­аль­ном уровне О. М. Фрей­ден­берг и Е. Яро­слав­ско­го со­вер­шен­но оче­вид­на. Оче­вид­но так­же по­ли­ти­че­с­кое и — ши­ре — иде­о­ло­ги­че­с­кое не­со­впа­де­ние по­зи­ций. Од­на­ко та­кое сбли­же­ние сви­де­тель­ст­ву­ет об ином, бо­лее глу­бин­ном един­ст­ве — общ­но­с­ти ре­ли­ги­оз­ной до­ми­нан­ты со­вет­ской куль­ту­ры, где на раз­ных «эта­жах» — ди­рек­тив­но–офи­ци­аль­ном и ин­тел­лек­ту­ально–фрон­ди­ру­ю­щем, на­уч­но–по­пу­ляр­ном и ака­де­ми­че­с­ком — неожи­дан­но про­яв­ля­ет се­бя по су­ти сво­ей еди­ная ус­та­нов­ка, еди­ная ду­хов­ная си­с­те­ма ко­ор­ди­нат.

Ю. Ка­раб­чи­ев­ский, рас­суж­да­ю­щий о са­та­низ­ме Ма­я­ков­ско­го, за­ча­ро­ван­ный лич­но­с­тью сво­е­го ге­роя, упу­с­ка­ет од­но: в луч­шем поэте со­вет­ской эпо­хи, воз­мож­но, лишь яр­че все­го про­яви­лись мен­таль­ные чер­ты этой эпо­хи. По­это­му вли­я­ние Ма­я­ков­ско­го, ко­то­рое он на­хо­дит у мно­го­чис­лен­ных его со­вет­ских про­дол­жа­те­лей (как у «трех па­ро­дий­ных по­этов» — Р. Рож­де­ст­вен­ско­го, А. Воз­не­сен­ско­го, Е. Ев­ту­шен­ко, так и у И. Брод­ско­го[37]), от­нюдь не все­гда име­ет чи­с­то по­эти­че­с­кую при­ро­ду. От­ме­ча­е­мый Ю. Ка­раб­чи­ев­ским «про­цесс <...> от­чуж­де­ния ма­с­тер­ст­ва от ду­ши худож­ни­ка»[38] мож­но обо­зна­чить и по–дру­го­му. Это на­ра­с­та­ние без­бла­го­дат­но­с­ти, от­чуж­де­ние от фун­да­мен­таль­ных ос­нов рус­ской куль­тур­ной тра­ди­ции.

Ф. А. Сте­пун, выявляя «ре­ли­ги­оз­ную те­му со­ци­а­лиз­ма», оп­ре­де­лил боль­ше­вист­ский «дух и строй» как «са­та­но­кра­тию»[39]. Не сто­ит удив­лять­ся столь рез­кой оце­ноч­но­с­ти та­ко­го оп­ре­де­ле­ния: с по­зи­ций тра­ди­ци­он­ной нрав­ст­вен­но­с­ти го­су­дар­ст­во, стро­я­ще­е­ся на ве­ре «про­ти­во­по­лож­ной хри­с­ти­ан­ской», пол­но­стью впи­сы­ва­ет­ся в де­фи­ни­цию Ф. А. Сте­пу­на. С этой точ­ки зре­ния, борь­ба с «про­кля­тым про­шлым» Рос­сии яв­ля­ет­ся борь­бой в пер­вую оче­редь с хри­с­ти­ан­ским про­шлым как та­ко­вым, как сво­е­го ро­да «гриб­ни­цей» рус­ско­го са­мо­дер­жа­вия. Дей­ст­ви­тель­но, про­воз­гла­шен­ное де­к­ре­том от­де­ле­ние го­су­дар­ст­ва от церк­ви так и не со­сто­я­лось. Пра­во­сла­вие из го­су­дар­ст­вен­ной ре­ли­гии на­силь­ст­вен­но транс­фор­мирова­лось при со­вет­ском ре­жи­ме в кон­фес­сию ме­то­дич­но и целе­на­прав­лен­но ис­ко­ре­ня­е­мую — имен­но на го­су­дар­ст­вен­ном уровне (по­это­му и с со­от­вет­ст­ву­ю­щим раз­ма­хом). Как от­ме­ча­ет Н. М. Зер­нов, «ле­ни­ни­с­ты <...> пре­взо­ш­ли всех ино­зем­ных на­силь­ни­ков в сво­ем же­ла­нии сте­реть с ли­ца рус­ской зем­ли сле­ды ее хри­с­ти­ан­ской куль­ту­ры»[40].

В пу­те­во­ди­те­ле «Моск­ва без­бож­ная» мож­но про­честь о но­вом для Рос­сии спо­со­бе по­гре­бе­ния: «Кре­ма­то­рий — ка­фе­д­ра без­бо­жия… Со­жже­ние <...> в на­ши дни яв­ля­ет­ся ан­ти­ре­ли­ги­оз­ным ак­том. Цер­ковь <...> вот уже ты­ся­чу лет счи­та­ет этот спо­соб по­гре­бе­ния язы­че­с­ким <...>. Крас­ное кре­ще­ние (ок­тя­б­ри­ны), крас­ное бра­ко­со­че­та­ние (Загс) еще вы­ра­бо­та­ют кра­си­вую об­ряд­ность, а вот уж об­ряд­ность крас­но­го ог­нен­но­го по­гре­бе­ния ку­да боль­ше впе­чат­ля­ет и удов­ле­тво­ря­ет…»[41]

То­таль­ный от­каз от ты­ся­че­лет­ней хри­с­ти­ан­ской ду­хов­ной тра­ди­ции про­яв­лял­ся в са­мых раз­лич­ных фор­мах. Как из­ве­ст­но, в Со­вет­ском Со­ю­зе на до­ста­точ­но про­дол­жи­тель­ное вре­мя «за­пре­ти­ли» да­же день не­де­ли — вос­кре­се­нье, — за­ме­нив его на­зва­ние, не­раз­рыв­но свя­зан­ное с хри­с­ти­ан­ским про­шлым, на ней­т­раль­ный эв­фе­мизм «вы­ход­ной день».

Мож­но вспом­нить и о вве­де­нии но­во­го ле­то­ис­чис­ле­ния, кон­ку­ри­ру­ю­ще­го с хри­с­ти­ан­ским, а в пер­спек­ти­ве, воз­мож­но, при­зван­но­го за­ме­нить его. В со­вет­ских ка­лен­да­рях от­счет вел­ся не от рож­де­ния Хри­с­та, а от пе­ри­о­да со­кру­ше­ния хри­с­ти­ан­ско­го го­су­дар­ст­ва. В ре­зуль­та­те су­ще­ст­во­ва­ли две па­рал­лель­ные си­с­те­мы ле­то­ис­чис­ле­ния. О дей­ст­вен­но­с­ти ан­ти­хри­с­ти­ан­ско­го ка­лен­да­ря мож­но су­дить хо­тя бы по то­му фак­ту, что да­же по­след­няя Кон­сти­ту­ция СССР бы­ла при­ня­та в ок­тя­б­ре 1977 го­да, к «круг­ло­му» юби­лею со­вет­ско­го са­к­раль­но­го со­бы­тия: Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции.

Как пи­сал В. Ма­я­ков­ский,

Мы
ле­та
ис­чис­ля­ем сно­ва
не хри­с­то­вый счи­та­ем род.
Мы
не зна­ем «двад­цать седь­мо­го»,
мы
де­ся­тый при­вет­ст­ву­ем год
(«На­ше но­во­го­дие». 1926).

Итак, Ок­тябрь 1917 яв­ля­ет­ся, с од­ной сто­ро­ны, со­бы­ти­ем, при­зван­ным от­крыть но­вую со­вет­скую эру — имен­но вза­мен эры хри­с­ти­ан­ской ис­то­рии; с дру­гой же сто­ро­ны, это дей­ст­ви­тель­но ми­фо­ло­ги­че­с­кое на­ча­ло всех на­чал. От­сю­да ве­дут свою ми­фо­ло­ги­че­с­кую ро­до­слов­ную «де­ти Ок­тя­б­ря», «вну­ки Ок­тя­б­ря» и т. п. его про­из­вод­ные («ин­тел­ли­ген­ция, рож­ден­ная Ок­тя­б­рем»). Прав­да, нуж­но за­ме­тить, что меж­ду Ок­тя­б­рем и тем или иным со­вет­ским по­ко­ле­ни­ем, как пра­ви­ло, име­ет­ся по­сред­ник, о ко­то­ром — ни­же.

По­ка же при­ве­дем не­ко­то­рые ил­лю­с­т­ра­ции, сви­де­тель­ст­ву­ю­щие о мас­штаб­но­с­ти со­вет­ско­го «но­во­го­дия»: «Мы раз­ли­вом вто­ро­го по­то­па / пе­ре­мо­ем ми­ров го­ро­да» (Ма­я­ков­ский. Наш марш. 1917); «На­ши с ва­ми ан­ке­ты / на­чи­на­ют­ся оди­на­ко­во: / 1917–й год. / Вы не со­глас­ны, кол­ле­га? / <...> Сей маг­не­ти­че­с­кий год / при­тя­нул бы­лое и гря­ду­щее» (И. Сель­вин­ский. Пись­мо к ин­тел­ли­ген­ции ми­ра. 1960); «<...> этот день — сем­над­ца­то­го го­да. / Он был и есть на­ча­ло всех на­чал. / Он — пра­зд­ник наш. И рав­но­го ему / И нет и не бы­ло во всей все­лен­ной» (Мих. Иса­ков­ский. 25 ок­тя­б­ря 1917 го­да. 1956).

Имен­но с ок­тя­б­ря 1917 го­да на­чи­на­ет­ся, соб­ст­вен­но, ис­то­рия. До это­го пер­во­со­бы­тия гос­под­ст­ву­ет пре­ды­с­то­рия. В пре­ды­с­то­рии мож­но най­ти сво­е­го ро­да «про­ро­ков» и «пред­теч» ис­то­ри­че­с­ких де­я­те­лей стра­ны Со­ве­тов (все они, как мог­ли, при­бли­жа­ли на­ступ­ле­ние со­вет­ской эры), од­на­ко со­вет­ский ми­фо­ло­ги­че­с­кий пан­те­он соб­ст­вен­но на­чи­на­ет­ся не с них, а с впол­не оп­ре­де­лен­ной фи­гу­ры. Это — Ле­нин.

В ря­де слу­ча­ев мож­но го­во­рить, на пер­вый взгляд, о пол­ном упо­доб­ле­нии ат­ри­бу­тов со­вет­ской ве­ры и их хри­с­ти­ан­ских ана­ло­гов. На­при­мер, в сти­хо­тво­ре­нии Ильи Ио­но­ва «Гря­ду­щее» (1919) чи­та­ем: «Над ми­ром свет­лым и сво­бод­ным… / Го­рит ог­нем международным / Крас­но­ар­мей­ская звез­да. / Ее лу­чи не­уга­си­мы / Але­ют ров­но сквозь ту­ман, / И к ней, как древ­ле пи­ли­гри­мы, / Идут ра­бо­чие всех стран».

Од­на­ко и в этом слу­чае для ав­то­ра важ­нее все­го де­мон­ст­ра­ция ме­ха­низ­ма за­ме­ны од­ной звез­ды — дру­гой (крас­но­ар­мей­ской). По­это­му пе­ред на­ми не по­до­бие рож­де­ст­вен­ской звез­ды, и со­от­вет­ст­вен­но, не пре­ем­ст­вен­ность по от­но­ше­нию к ней (как Но­вый за­вет со­хра­ня­ет пре­ем­ст­вен­ность по от­но­ше­нию к за­ве­ту Вет­хо­му), но как раз ан­ти­звез­да, го­ря­щая в осо­бом (ан­ти­хри­с­ти­ан­ском) анти­ми­ре. В этом осо­бом ко­с­мо­се важ­ней­шая ха­рак­те­ри­с­ти­ка «ок­тябрь­ской звез­ды» — ее не­уга­си­мость: «Но ты го­ришь, го­ришь, не уга­сая / Ве­ли­кая Ок­тябрь­ская звез­да» (Вас. Ле­бе­дев–Ку­мач. Октябрь­ская звез­да. 1942).

Пред­ше­ст­ву­ю­щая ре­аль­ность долж­на быть пол­но­стью унич­то­же­на. Для новой мифологии характерен мо­тив со­жже­ния про­шло­го. Впрочем, спо­соб унич­то­же­ния «ста­ро­го ми­ра», строго го­во­ря, фа­куль­та­ти­вен, хо­тя иной раз и весь­ма вы­ра­зи­те­лен:

…От ста­ро­го ми­ра ни зву­ка, ни ме­т­ра;
Ум­ри «не убий», и вос­крес­ни «убей»,
Со­жги, рас­пы­ли, рас­пла­с­тай на ве­т­ру
Бес­смыс­лен­ный ро­зо­вый пе­пел раз­вей
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И при­нял я серд­цем и но­вые сна­с­ти,
И озе­ро кро­ви, и гру­ды ко­с­тей»
(Р. Ив­нев. Ок­тябрь­ская по­эма. 1932).

Ха­рак­тер­но, что от­кры­то ут­верж­да­ет­ся воз­вра­ще­ние («вос­крес­ни») к до­еван­гель­ско­му со­сто­я­нию ми­ра, при­чем под­чер­ки­ва­ет­ся на­силь­ст­вен­ный тип это­го воз­вра­ще­ния. Лю­бо­пыт­но, что ини­ци­а­ция «де­тей Ок­тя­б­ря» весь­ма ча­с­то со­сед­ст­ву­ет с ог­нем и ды­мом, что лишь под­чер­ки­ва­ет ин­фер­наль­ную ори­ен­та­цию ав­то­ров. Раз­ру­ше­ние «ста­ро­го ми­ра» — это сво­е­го ро­да месть ему. Ино­гда пря­мо го­во­рит­ся о ме­с­ти как по­бу­ди­тель­ной при­чи­не раз­ру­ше­ния, на­при­мер:

Вспом­ни: кто ты?..
Ты — на­ча­ло все­му, что есть!..
Без те­бя бу­дут дни пу­с­ты,
Не бу­дет ни­где кра­со­ты,
Месть! Крас­ная месть!
Вот твой за­кон
И но­чью и днем…
Про­шло­го чер­ный сон
Вы­жги без­жа­ло­ст­но ог­нем
(Вас. Алек­сан­д­ров­ский. Из цик­ла «Борь­ба». 1919).

«Огонь» и «дым» — ес­те­ст­вен­ная сре­да для но­во­го ми­ра: «Пусть зна­ет эта сво­ра — / Мы не сда­дим по­зи­ций Ок­тя­б­ря; / Кто был в ог­не, тот чув­ст­ву­ет, что ско­ро / Все­мир­ная рас­пле­щет­ся за­ря!..» (Вас. Алек­сан­д­ров­ский. Крас­но­ар­мей­цам. 1922); «Я не за се­мью. / В ог­не / и ды­ме си­нем / вы­по­ри / и это­го ста­рья ку­сок» (Ма­я­ков­ский. Лю­бовь. 1926); «В ог­не и ды­му воз­ни­ка­ли Со­ве­ты» (Р. Ив­нев. Ок­тябрь­ская по­эма).

Ино­гда но­во­рож­ден­ный Ок­тябрь — и са­ми об­сто­я­тель­ст­ва его воз­ник­но­ве­ния весь­ма на­по­ми­на­ют рож­де­ние мон­ст­ра в со­вре­мен­ных филь­мах ужа­сов. Един­ст­вен­ное от­ли­чие со­сто­ит в ав­тор­ской ус­та­нов­ке на при­ятие сво­е­го ге­роя — и вос­пе­ва­ние его:

Ок­тябрь, я по­мню те­бя го­до­ва­лым,
Шу­ме­ли ве­т­ра, и гу­де­ла зем­ля.
Не­ис­то­вым кри­ком Рос­сия кри­ча­ла
Ис­сох­шие гру­ди свои ого­ля
(Там же).

На­род, ко­то­рый от­ны­не оби­та­ет в осо­бой сре­де, опи­сан­ной авто­ра­ми, не мо­жет не от­ли­чать­ся не­ко­то­ры­ми чер­та­ми, рез­ко кон­тра­с­ти­ру­ю­щи­ми на фо­не хри­с­ти­ан­ской тра­ди­ции: «Крас­ней­те же, ду­ши, / У Крас­ных во­рот, / кра­суй­ся над ми­ром / мой крас­ный на­род» (Ник. Асе­ев. Ку­мач. 1921).

Ав­тор­ской во­лей крас­ный на­род с крас­не­ю­щи­ми — ве­ро­ят­но, от ин­фер­наль­но­го ог­ня — ду­ша­ми от «над­мир­ной» по­зи­ции пе­ре­хо­дит к иной, строя «зем­шар­ную ре­с­пуб­ли­ку Со­ве­тов» (П. Ко­ган. Пись­мо. 1940) — вплоть до на­ча­ла со­ро­ко­вых го­дов: «Толь­ко со­вет­ская на­ция / бу­дет / и толь­ко со­вет­ской ра­сы лю­ди» (Мих. Куль­чиц­кий. Са­мое это. 1940–1941).

Со­вет­ской ра­сы лю­ди в Рос­сии раз­го­ва­ри­ва­ют на осо­бом язы­ке — со­вет­ском: «Кто по­нять не смо­жет, / будь глу­хой — / на со­вет­ском язы­ке / ко­ман­ду в бой!» (Там же).

В до­со­вет­ской пре­ды­с­то­рии ми­ра из­би­ра­ют­ся «со­ци­аль­но близ­кие» пред­те­чи со­вет­ской ра­сы. Так, Е. Яро­слав­ский, об­ра­ща­ясь к биб­лей­ско­му эпи­зо­ду раз­ру­ше­ния Ва­ви­лон­ской баш­ни, с со­чув­ст­ви­ем к стро­и­те­лям за­ме­ча­ет: «Вы­хо­ди­ло так: пер­вые биб­лей­ские лю­ди об­ра­зо­ва­ли ин­тер­на­ци­о­нал, что­бы раз­ру­шить ве­ли­чие и си­лу бо­гов… Бо­ги раз­ру­ши­ли пер­вый биб­лей­ский «Ин­тер­на­ци­о­нал»». При этом ли­дер «во­ин­ст­ву­ю­щих без­бож­ни­ков» на­де­ет­ся на не­кий ми­с­ти­че­с­кий ре­ванш: «ни­ка­кие бо­ги не по­ме­ша­ют нам во всем ми­ре со­здать брат­ский со­юз тру­дя­щих­ся»[42].

Из­ве­ст­ный по­эт А. Бе­зы­мен­ский, го­во­ря­щий о се­бе «Я мыс­ли­тель дерз­кий. Ком­му­низ­ма сын», в сти­хо­тво­ре­нии с чрез­вы­чай­но ха­рак­тер­ным на­зва­ни­ем «На штурм не­бес» (1920) обу­ре­ва­ем от­кро­вен­но де­с­т­рук­тив­ным же­ла­ни­ем «По­ту­шить Ве­не­ру / Как све­чу зажженную». Лю­бо­пыт­на здесь не толь­ко «де­кон­ст­рук­ция», но и срав­не­ние де­мон­та­жа Ве­не­ры с по­га­ше­ни­ем за­жжен­ной све­чи — хри­с­ти­ан­ско­го ана­ло­га че­ло­ве­че­с­кой жиз­ни.

При этом рас­хо­жим в со­вет­ской ли­те­ра­ту­ре ста­но­вит­ся срав­не­ние Марк­са и Ле­ни­на с Про­ме­те­ем (на­при­мер: «Ле­нин, ком­му­низ­ма Про­ме­тей» — П. Кру­че­нюк. Под ру­би­но­вы­ми звез­да­ми. 1959), а се­бя — с дья­во­ля­та­ми (на­при­мер: «Ста­рый мир! Бе­ре­гись от­важ­ных / Не­ста­ре­ю­щих дья­во­лят!» — Мих. Свет­лов. Со­вет­ские ста­ри­ки. 1960).

Ра­зу­ме­ет­ся, при та­ком са­мо­опре­де­ле­нии от­но­ше­ние к смер­ти не мо­жет не быть со­вер­шен­но осо­бен­ным: оно в выс­шей сте­пе­ни не­тра­ди­ци­он­но. Так, ци­ти­ро­ван­ный на­ми вы­ше ав­тор за­ме­ча­ет: «Мысль о том, что ум­ру спо­кой­но, / По­че­му–то стра­шит ме­ня» (Мих. Светлов. «Жизнь по­эта». 1961).

Ра­нее Э. Ба­г­риц­кий в клас­си­че­с­ком сти­хо­тво­ре­нии «Смерть пи­о­нер­ки» (1932) да­ет об­ра­зец пред­смерт­но­го вы­бо­ра. Во­лею ав­то­ра стал­ки­ва­ют­ся в по­ро­го­вой си­ту­а­ции тра­ди­ци­он­ное (хри­с­ти­ан­ское) от­но­ше­ние к смер­ти («Я кре­с­тиль­ный кре­с­тик / При­нес­ла те­бе», — го­во­рит ан­та­го­нист но­во­го ми­ра — мать уми­ра­ю­щей ге­ро­и­ни) и но­вое, ко­то­рое вла­ст­но дик­ту­ет «ве­ра, про­ти­во­по­лож­ная хри­с­ти­ан­ской». Про­из­ве­де­ние Э. Ба­г­риц­ко­го пред­став­ля­ет со­бой в не­ко­то­ром ро­де ре­ли­ги­оз­ный ше­девр со­вет­ской эпо­хи. Ведь над боль­нич­ной кой­кой ге­ро­и­ни идет бит­ва за ее ду­шу, впол­не тра­ди­ци­он­ная для рус­ской сло­вес­но­с­ти:

Над боль­нич­ным са­дом,
Вы­тя­нув­шись в ряд,
За гу­с­тым от­ря­дом
Дви­жет­ся от­ряд.
Мол­нии, как гал­сту­ки
. . . . . . . . . . . . . . .
Тру­бы. Тру­бы. Тру­бы.
По­ды­ма­ют вой.
. . . . . . . . . . . . . . .
Дви­жут­ся от­ря­ды
На ве­чер­ний сбор.
За­сло­ня­ют свет они (! — И. Е.)
(Даль чер­ным–чер­на),
Пи­о­не­ры Кун­це­ва,
Пи­о­не­ры Се­ту­ни,
Пи­о­не­ры фа­б­ри­ки Но­ги­на.
А вни­зу скло­нен­ная
Из­ны­ва­ет мать…

Прин­ци­пи­аль­но но­вым для рус­ской ли­те­ра­ту­ры (но по­ка­за­тель­ным для ли­те­ра­ту­ры со­вет­ской) яв­ля­ет­ся в этом тек­с­те пол­ная сме­на эти­че­с­ких по­лю­сов. Ав­тор, вос­пе­ва­ю­щий «со­дру­же­ст­во во­ро­на с бой­цом», все­це­ло при­ни­ма­ет сто­ро­ну во­ю­щих («по­ды­ма­ют вой») над уми­ра­ю­щей де­воч­кой труб ин­фер­наль­ных «от­ря­дов», до­бив­ших­ся в фи­на­ле сти­хо­тво­ре­ния окон­ча­тель­но­го пре­вра­ще­ния до­че­ри в пи­о­нер­ку. Ито­го­вое от­ре­че­ние от кре­с­та («На пле­те­ный ко­в­рик / Упа­да­ет крест») и, соответственно, при­об­ще­ние к про­ти­во­по­лож­ной ду­хов­ной си­ле (пред­смерт­ные сло­ва ге­ро­и­ни — «Я все­гда го­то­ва» — яв­ля­ют­ся от­ве­том на при­зыв­ный вой труб, на­хо­дя­щих­ся про­ст­ран­ст­вен­но над Ва­лен­ти­ной) не­воз­мож­но объ­яс­нить здесь ни­ка­кой ма­те­ри­а­ли­с­ти­че­с­кой «це­ле­со­об­раз­но­с­тью». Мы име­ем де­ло имен­но с осо­бо­го ро­да ми­с­ти­че­с­ким пе­ре­жи­ва­ни­ем, им­ма­нент­ным со­вет­ской ли­те­ра­ту­ре в це­лом. Толь­ко ре­кон­ст­ру­и­руя си­с­те­му этой ве­ры, мож­но адек­ват­но опи­сать от­дель­ные ее зве­нья: на­при­мер, за­ме­ну кре­с­та — гал­сту­ком, срав­ни­ва­е­мым с мол­ни­ей.

По­ми­мо Ок­тя­б­ря, важ­ней­ши­ми струк­тур­ны­ми эле­мен­та­ми со­вет­ской ми­фо­по­э­ти­че­с­кой си­с­те­мы яв­ля­ют­ся Пар­тия и Ле­нин (об­раз Ста­ли­на ста­но­вит­ся по­зд­нее лишь от­тен­ком ин­ва­ри­ан­та вож­дя[43]). На наш взгляд, и в этом слу­чае мы стал­ки­ва­ем­ся с по­пыт­кой гло­баль­но­го за­ме­ще­ния ка­те­го­рии со­бор­но­с­ти, не­раз­рыв­но свя­зан­ной с хри­с­то­цен­т­рич­но­с­тью пра­во­слав­но­го со­зна­ния.

Лю­бо­пыт­но со­по­с­та­вить слов­но бы слу­чай­ные пе­ре­клич­ки рус­ских и со­вет­ских по­этов. Ос­та­но­вим­ся на од­ной из них.

Ф. И. Тют­чев[44]:

Ужас­ный сон отя­го­тел над на­ми,
Ужас­ный, бе­зо­б­раз­ный сон:
В кро­ви до пят, мы бьем­ся с мерт­ве­ца­ми,
Вос­крес­ши­ми для но­вых по­хо­рон.

В. Ма­я­ков­ский:

Для нас
это сло­во —
мо­гу­чая му­зы­ка,
мо­гу­щая
мерт­вых
сра­жать­ся под­нять
(«Вла­ди­мир Иль­ич Ле­нин»).

Осо­бен­но ха­рак­тер­но со­би­ра­тель­ное «мы», как бы на­гляд­но де­мон­ст­ри­ру­ю­щее про­ти­во­по­лож­ность рус­ско­го и со­вет­ско­го мен­та­ли­те­тов. Ведь эти «мы» эти­че­с­ки со­вер­шен­но по­ляр­но ори­ен­ти­ро­ва­ны. Для Тют­че­ва вос­став­шая не­жить — ан­та­го­нист «мы», а для Ма­я­ков­ско­го — со­юз­ник.

Ин­те­рес­но, что не­по­сред­ст­вен­ный по­вод для на­пи­са­ния тют­чев­ско­го сти­хо­тво­ре­ния — ев­ро­пей­ская ре­ак­ция на поль­ское вос­ста­ние 1863 го­да, од­на­ко «бе­зо­б­раз­ный сон» сбы­ва­ет­ся бук­валь­но, хо­тя и спу­с­тя бо­лее чем пол­ве­ка. По­эти­че­с­кие «мерт­ве­цы» Тют­че­ва слов­но в са­мом де­ле ожи­ва­ют, про­буж­да­е­мые дья­воль­ской «му­зы­кой» (вос­кре­се­ние, та­ким об­ра­зом, свер­ша­ет­ся, но имен­но как бы в ка­че­ст­ве «оп­ро­вер­же­ния» Но­во­го За­ве­та, по­срам­ле­ния по­бе­ды Хри­с­та над смер­тью, в ка­че­ст­ве ре­ван­ша ан­ти­хри­с­та).

На­пом­ним тют­чев­ские стро­ки:

И це­лый мир, как опь­я­нен­ный ло­жью,
Все ви­ды зла, все ухи­щ­ре­нья зла!..
Нет, ни­ког­да так дерз­ко прав­ду Бо­жью
Люд­ская крив­да к бою не зва­ла!..

И этот клич со­чув­ст­вия сле­по­го,
Все­мир­ный клич к не­ис­то­вой борь­бе,
Раз­врат умов и ис­ка­же­нье сло­ва
Все под­ня­лось и все гро­зит те­бе,

О край род­ной! та­ко­го опол­че­нья
Мир не ви­дал с пер­во­на­чаль­ных дней…
Ве­ли­ко, знать, о Русь, твое зна­че­нье!
Му­жай­ся, стой, кре­пись и одо­лей!

Воз­ни­ка­ет ощу­ще­ние, что «это сло­во», при по­мо­щи ко­то­ро­го Ма­я­ков­ский на­де­ет­ся и «мерт­вых <...> под­нять» на сра­же­нье с те­ми, «для ко­го ком­му­низм — за­пад­ня», яв­ля­ет­ся имен­но на­ме­рен­ным и со­зна­тель­ным «ис­ка­же­нь­ем Сло­ва» Бо­жь­е­го. Эта за­ме­на — из це­ло­го ря­да по­доб­ных под­мен, ду­хов­ный ха­рак­тер ко­то­рых чет­ко оп­ре­де­лен пра­во­слав­ной свя­то­оте­че­с­кой тра­ди­ци­ей. При­ве­дем еще один при­мер:

За­ме­ним
зво­ном
ша­гов в кол­лек­ти­ве
ко­ло­ко­лов
иди­от­ские зво­ны.
Мы
па­фо­сом но­вым
упь­ем­ся до­пья­на…
(«Два опи­у­ма»).

За­ме­на со­бор­но­го еди­не­ния то­та­ли­тар­ным кол­лек­ти­виз­мом, как ча­ст­ное про­яв­ле­ние об­щей под­ме­ны Бо­же­с­ко­го — дья­воль­ским, свя­за­на здесь с мо­ти­вом «упь­ем­ся до­пья­на». Это об­раз ми­ра, «опь­я­нен­но­го ло­жью», из сно­ви­де­ния Тют­че­ва, од­на­ко же пре­одо­лев­ший гра­ни­цы сна и став­ший явью.

Бе­сов­ский «клич к не­ис­то­вой борь­бе» с «прав­дой Бо­жь­ей» (бла­го­дат­ной хри­с­ти­ан­ской эти­кой) спол­на ре­а­ли­зо­ван в со­вет­ском ми­ро­по­ряд­ке:

Не спра­вим­ся
с бо­гом
га­зет­ным ли­ст­ком
не­смет­ную
си­лу
вы­ста­вим про­тив
(«На­до бо­роть­ся»).

Рву­щу­ю­ся к бою «не­смет­ную си­лу», пред­ска­зан­ную пол­ве­ка ра­нее Тют­че­вым («Все под­ня­лось и все гро­зит те­бе, / О край род­ной! та­ко­го опол­че­нья / Мир не ви­дал с пер­во­на­чаль­ных дней») и дру­ги­ми рус­ски­ми про­вид­ца­ми, на наш взгляд, адек­ват­нее все­го опи­сы­вать имен­но в си­с­те­ме ко­ор­ди­нат той куль­тур­ной си­с­те­мы, ко­то­рую она ис­поль­зо­ва­ла в ка­че­ст­ве суб­до­ми­нант­но­го фо­на для сво­е­го раз­вер­ты­ва­ния. Для пра­во­слав­но­го со­зна­ния то­та­ли­та­ризм — это лишь псев­до­ним бе­сов­ст­ва, уже к кон­цу XIX ве­ка тес­ня­ще­го со­бор­ное со­зна­ние и пы­та­ю­ще­го­ся из мар­ги­наль­ных об­ла­с­тей рус­ской куль­ту­ры про­рвать­ся в ее серд­це­ви­ну, к са­мо­му ее ал­та­рю.

«Пер­во­на­чаль­ные дни», дни со­тво­ре­ния ми­ра, как буд­то со­вершен­но не­уме­ст­но ис­поль­зу­ют­ся Тют­че­вым в ка­че­ст­ве точ­ки от­сче­та для ука­за­ния на все­лен­ский мас­штаб зла. Од­на­ко эта «неуме­ст­ность» толь­ко в уз­кой пер­спек­ти­ве то­го кон­крет­но­го исто­рико–ли­те­ра­тур­но­го кон­тек­с­та, не­по­сред­ст­вен­ной «реп­ли­кой» кото­ро­го явил­ся ше­девр Тют­че­ва. Тем же, кто осо­зна­ет се­бя «ча­с­тицей» не­смет­ных сил зла, пы­та­ю­щих­ся «спра­вить­ся» в борь­бе с Бо­гом, тют­чев­ский мо­тив под­хва­ты­ва­ет­ся и под­тверж­да­ет­ся:

Ле­нин с на­ми,
бес­смер­тен и ве­ли­чав,
по всей все­лен­ной (! — И. Е.)
ши­рит­ся ше­ст­вие
мыс­лей,
слов
и дел Иль­и­ча
(«Ле­нин­цы»).

Все­лен­ский ха­рак­тер «та­ко­го опол­че­ния» и осо­бо­го ро­да «бес­смер­тие» его пред­во­ди­те­ля (ес­ли и ис­кать ка­кие–то до­со­вет­ские ана­ло­ги, то оно со­от­вет­ст­ву­ет, ско­рее, бес­смер­тию ин­фер­наль­но­го ге­роя рус­ско­го фоль­к­ло­ра — Ко­щея, не­же­ли хоть чем–то на­по­ми­на­ет хри­с­ти­ан­скую идею бес­смер­тия ду­ши: со­хра­не­ние не­по­гре­бен­но­го те­ла вож­дя на­гляд­но о том сви­де­тель­ст­ву­ет) за­став­ля­ют еще раз вспом­нить про­ро­че­с­кую стро­ку Тют­че­ва: «В кро­ви до пят, мы бьем­ся с мерт­ве­ца­ми».

Уве­рен­ность Ма­я­ков­ско­го

Нын­че
на­ми
шар зем­ной за­вер­чен
(«Вла­ди­мир Иль­ич Ле­нин»).

мо­жет — в этом кон­тек­с­те по­ни­ма­ния — вос­при­ни­мать­ся не как без­дар­ное по­ли­ти­зи­ро­ван­ное сти­хо­твор­ст­во, а вновь как го­лос злой си­лы (вспом­ним пуш­кин­ское: «В по­ле бес нас во­дит, вид­но, / Да кру­жит по сто­ро­нам… За­кру­жи­лись бе­сы раз­ны…»).

Вер­че­ние «ша­ра зем­но­го», со­вер­ша­е­мое от име­ни кол­лек­тив­но­го «мы» (вспом­ним и ман­дель­ш­та­мов­ское «Все, Алек­сандр Гер­це­вич, / За­вер­че­но дав­но»[45], со­став­ля­ю­щее, со­глас­но Н. И. Хар­д­жи­е­ву, па­ро­дий­ную пе­ре­клич­ку с «Мо­лит­вой» Лер­мон­то­ва), мо­жет быть, и яв­ля­ет­ся той са­мой ра­бо­той адо­вой[46], о вы­пол­не­нии ко­то­рой Ма­я­ков­ский до­кла­ды­вал фо­то­пор­т­ре­ту Ле­ни­на — ин­фер­наль­но­му двой­ни­ку хри­с­ти­ан­ской ико­ны? Меж­ду про­чим, не слу­ча­ен и от­кры­тый рот про­слав­ля­е­мо­го вож­дя («Рот от­крыт в на­пря­жен­ной ре­чи»). За этим скры­ва­ет­ся и со­вер­ша­е­мый по­смерт­но «все­мир­ный клич к не­ис­то­вой борь­бе», и ис­ка­же­ние норм пра­во­слав­ной ико­но­пи­си. Осо­бо­го ро­да мо­лит­ва–до­не­се­ние, ад­ре­со­ван­ная «фо­то­гра­фии на бе­лой сте­не», впол­не со­от­вет­ст­ву­ет де­мо­ни­че­с­ко­му изо­б­ра­же­нию:

Мы их
всех,
ко­неш­но, скру­тим,
но всех
скру­тить
ужас­но труд­но.

В тют­чев­ском стихотворении не толь­ко пред­ска­за­на эра то­та­ли­та­риз­ма, но и по­сту­ли­ру­ет­ся уве­рен­ность в не­о­до­ли­мо­с­ти «прав­ды Бо­жь­ей». Ре­ли­ги­оз­ная ус­той­чи­вость и не­по­дат­ли­вость под­черк­ну­ты тре­мя фи­наль­ны­ми гла­го­ла­ми, каж­дый из ко­то­рых по–сво­е­му ан­ти­но­ми­чен бе­сов­ско­му мель­те­ше­нию и вер­че­нию: «Му­жай­ся, стой, кре­пись и одо­лей». По­след­няя стро­ка пред­став­ля­ет со­бой не что иное, как со­вер­ша­е­мое для одо­ле­ния зла кре­ст­ное зна­ме­ние, со­про­вож­да­ю­ще­е­ся на­чаль­ной мо­лит­вой. По­сле трех вза­им­но под­дер­жи­ва­ю­щих друг дру­га гла­го­лов сле­ду­ет со­юз «и», не­сколь­ко дис­тан­ци­ру­ю­щий фи­наль­ное сло­во, но вме­с­те с тем и при­да­ю­щий ему осо­бую се­ман­ти­ку, вы­те­ка­ю­щую из уве­рен­но­с­ти в конечном одо­ле­нии бе­сов­ско­го «опол­че­нья», а по­это­му эк­ви­ва­лент­ную ито­го­во­му: «да бу­дет так».

На­деж­да на ито­го­вое одо­ле­ние сил зла пе­ре­да­на здесь, слов­но в древ­не­рус­ской ико­не, от­нюдь не изо­б­ра­же­ни­ем фи­зи­че­с­кой по­бе­ды в бит­ве с «мерт­ве­ца­ми». На­про­тив, в фи­на­ле «не чув­ст­ву­ет­ся ис­те­ри­че­с­ко­го вос­тор­га, есть глу­бо­кое вну­т­рен­нее го­ре­ние и спо­кой­ная уве­рен­ность в до­сти­же­нии це­ли <...> имен­но этой–то кажу­щей­ся фи­зи­че­с­кой не­по­движ­но­с­тью («стой». — И. Е.) и пе­ре­дает­ся не­о­бы­чай­ное на­пря­же­ние и мощь не­у­клон­но со­вер­ша­ю­ще­го­ся ду­хов­но­го подъ­е­ма: чем не­по­движ­нее те­ло, тем силь­нее и яс­нее вос­при­ни­ма­ет­ся тут дви­же­ние ду­ха…»[47] Но все при­ве­ден­ное на­ми ска­за­но во­все не о сти­хо­тво­ре­нии Тют­че­ва, а имен­но о древ­не­рус­ской ико­не…

Де­ло в том, что одо­ле­ние са­та­нин­ско­го на­важ­де­ния и на­ти­с­ка в рус­ской куль­ту­ре (а не толь­ко в сло­вес­но­с­ти) свя­зы­ва­лось, как пра­ви­ло, имен­но с со­бор­ным на­ча­лом[48]. Тог­да как для то­та­ли­та­риз­ма это на­ча­ло и кон­цен­т­ри­ро­ва­ло в се­бе об­раз то­го рос­сий­ско­го про­шло­го, ко­то­рое объ­яв­ля­лось глав­ным вра­гом не толь­ко эс­те­ти­кой фу­ту­риз­ма, но и М. Горь­ким[49].

В очер­ке ос­но­во­по­лож­ни­ка со­ци­а­ли­с­ти­че­с­ко­го ре­а­лиз­ма «В. И. Ле­нин» мож­но про­чи­тать, что «Вла­ди­мир Ле­нин был че­ло­ве­ком, ко­то­рый так по­ме­шал лю­дям жить при­выч­ной для них жиз­нью, как ни­кто до не­го не умел сде­лать это».

Еще две ци­та­ты, вза­им­но ком­мен­ти­ру­ю­щие и хо­ро­шо от­те­ня­ю­щие од­на дру­гую, — о том же ге­рое. В обе­их его де­я­ния рас­сма­т­ри­ва­ют­ся в ин­те­ре­су­ю­щем нас мен­таль­ном ас­пек­те:

…как буд­то
серд­це
с–под слов вы­ма­ты­вал,
как буд­то
ду­шу
та­щил из–под фраз
(«Вла­ди­мир Иль­ич Ле­нин»).

««А се­го­дня гла­дить по го­ло­вке ни­ко­го нель­зя; и на­доб­но бить по го­ло­вкам, бить без­жа­ло­ст­но… Гм–гм, — долж­ность ад­ски труд­ная!» По­ти­рая ру­ки, он шу­тил: «Вот так, од­но­го за дру­гим, мы пе­ре­тя­нем всех рус­ских и ев­ро­пей­ских Ар­хи­ме­дов, тог­да мир, хо­чет не хо­чет а — пе­ре­вер­нет­ся!»» (очерк «В. И. Ле­нин»).

Оба тек­с­та со­зда­ны в 20–е го­ды, оба ав­то­ра ри­су­ют яв­но де­мо­ни­че­с­кий пор­т­рет сво­е­го ге­роя. При­чем для каж­до­го сто­я­щий за со­вер­шен­но про­ход­ны­ми как буд­то син­так­си­че­с­ки­ми кон­ст­рук­ци­я­ми де­мо­низм пер­со­на­жа яв­ля­ет­ся тем не ме­нее пред­ме­том эсте­ти­че­с­ко­го и эти­че­с­ко­го лю­бо­ва­ния.

Со­вет­ские ав­то­ры по­сто­ян­но как бы про­го­ва­ри­ва­ют­ся в экс­та­зе упо­е­ния то­та­ли­тар­ным злом, во­пло­щен­ным в фи­гу­ре ге­ни­аль­но­го вож­дя то­та­ли­тар­но­го го­су­дар­ст­ва. Так, од­на из фи­наль­ных фраз Горь­ко­го из то­го же очер­ка («Вла­ди­мир Ле­нин боль­шой, на­сто­я­щий че­ло­век ми­ра се­го…») буд­то бы со­вер­шен­но про­из­воль­но, но с пу­га­ю­щей не­умо­ли­мо­с­тью — осо­бен­но для со­вре­мен­но­го ему чи­та­те­ля, еще не до кон­ца «эман­си­пи­ро­ван­но­го» от хри­с­ти­ан­ской ак­си­о­ло­гии — вы­зы­ва­ет в со­зна­нии об­раз ино­го субъ­ек­та «ми­ра се­го», от­нюдь не че­ло­ве­ка… Соб­ст­вен­но, здесь кон­та­ми­ни­ро­ва­ны две де­фи­ни­ции (и са­ма кон­та­ми­на­ция — факт за­ме­ча­тель­ный): «на­сто­я­ще­го че­ло­ве­ка» со­вет­ской мен­таль­но­с­ти и кня­зя «ми­ра сего».

Вряд ли обе сущ­но­с­ти объ­е­ди­не­ны в од­ном ге­рое аб­со­лют­но слу­чай­но. Очень со­мни­тель­но так­же, что это ме­ха­ни­че­с­кая кон­та­ми­на­ция, про­стое скле­и­ва­ние двух раз­лич­ных на­чал. Ско­рее, в по­доб­ном оп­ре­де­ле­нии мож­но ус­мо­т­реть от­звук по­ст­ро­ман­ти­че­с­ко­го аван­гард­но­го иде­а­ла Горь­ко­го, где в це­ло­ст­ном ви­де явил се­бя сим­би­оз Са­та­ны (вто­рая часть фор­му­лы пи­са­те­ля) и че­ло­ве­ка (пер­вая часть оп­ре­де­ле­ния). Ес­ли это так, то в са­мом стро­гом смыс­ле сло­ва пе­ред на­ми не что иное, как клас­си­че­с­кое оп­ре­деле­ние Ан­ти­хри­с­та. Ведь ан­ти­христ — это ««че­ло­век гре­ха», во­пло­ща­ю­щий в се­бе аб­со­лют­ное от­ри­ца­ние за­по­ве­дей Бо­га <...> по­слан­ник са­та­ны»[50].

Со­мне­ния в слу­чай­но­с­ти горь­ков­ской ого­вор­ки уси­ли­ва­ют­ся, если рас­сма­т­ри­вать ее в це­ло­ст­ном кон­тек­с­те очер­ка. Не­сколь­ки­ми стра­ни­ца­ми ра­нее Горь­кий в оче­ред­ной раз, сно­ва и сно­ва под­чер­ки­вая уни­каль­ность со­вет­ско­го вож­дя, про­во­дит ка­кие–то стран­ные, дву­смыс­лен­ные па­рал­ле­ли, ха­рак­те­ри­зуя тот рус­ский пра­во­слав­ный мен­та­ли­тет, ко­то­рый и явил­ся по­ли­го­ном для его ге­роя. «В Рос­сии, стра­не, где не­об­хо­ди­мость стра­да­ния про­по­ве­ду­ет­ся как уни­вер­саль­ное сред­ст­во «спа­се­ния ду­ши», я не встре­чал, не знаю че­ло­ве­ка, ко­то­рый с та­кой глу­би­ной и си­лой, как Ле­нин, чув­ст­во­вал бы не­на­висть, от­вра­ще­ние и пре­зре­ние к не­сча­тиям, го­рю, стра­да­нию лю­дей. В мо­их гла­зах эти чув­ст­ва <...> осо­бен­но вы­со­ко под­ни­ма­ют Вла­ди­ми­ра Ле­ни­на, че­ло­ве­ка страны, где во сла­ву и ос­вя­ще­ние стра­да­ния на­пи­са­ны са­мые та­лант­ли­вые еван­ге­лия… (име­ют­ся в ви­ду, ко­неч­но, ху­до­же­ст­вен­ные про­из­ве­де­ния рус­ских ав­то­ров. — И. Е.)». Итак, пре­зре­ние к стра­да­ни­ям лю­дей (рав­но как и к «спа­се­нию ду­ши») ис­тол­ко­ва­но как выс­шая мо­раль­ная до­б­ро­де­тель, «осо­бен­но вы­со­ко» под­ни­ма­ю­щая ге­роя очер­ка на фо­не имен­но хри­с­ти­ан­ской стра­ны.

Для Горь­ко­го про­слав­ле­ние «на­сто­я­ще­го че­ло­ве­ка ми­ра се­го», пол­но­стью от­ри­ца­ю­ще­го хри­с­ти­ан­ские цен­но­с­ти[51] в пра­во­слав­ной стра­не, в выс­шей сте­пе­ни ор­га­нич­но и от­нюдь не конъ­юнк­тур­но. Еще в 1905 го­ду в зна­ме­ни­тых «За­мет­ках о ме­щан­ст­ве» он ут­верж­дал, что «вся на­ша ли­те­ра­ту­ра — на­стой­чи­вое уче­ние о пас­сив­ном от­но­ше­нии к жиз­ни, апо­ло­гия пас­сив­но­с­ти». По­это­му, напри­мер, Тол­стой и До­сто­ев­ский, «два ве­ли­чай­ших ге­ния <...> од­наж­ды <...> ока­за­ли пло­хую ус­лу­гу сво­ей тем­ной не­сча­ст­ной стра­не» имен­но «про­по­ве­дью тер­пе­ния, при­ми­ре­ния, про­ще­ния, оправ­да­ния…», то есть ут­верж­де­ни­ем хри­с­ти­ан­ских со­бор­ных цен­но­с­тей.

В ста­тье вре­мен пер­вой рус­ской ре­во­лю­ции ос­но­во­по­лож­ник со­ци­а­ли­с­ти­че­с­ко­го ре­а­лиз­ма еще не мог (или не за­хо­тел) пря­мо иден­ти­фи­ци­ро­вать хри­с­ти­ан­скую эти­ку с «апо­ло­ги­ей пас­сив­но­с­ти». В очер­ке «В. И. Ле­нин» он уже сде­лал это.

М. Гел­лер в сво­ем ос­но­ва­тель­ном ис­сле­до­ва­нии «Кон­цен­т­ра­ци­он­ный мир и со­вет­ская ли­те­ра­ту­ра» убе­ди­тель­но по­ка­зы­ва­ет, что очерк ««Со­лов­ки» Горь­ко­го — пер­вый об­ра­зец со­вет­ской апо­ло­ге­ти­че­с­кой ла­гер­ной ли­те­ра­ту­ры, пер­вая про­ба не оп­рав­да­ния ла­ге­рей, а ут­верж­де­ния их не­об­хо­ди­мо­с­ти и бла­го­твор­но­с­ти»[52]. Этот же ис­сле­до­ва­тель под­вер­га­ет обос­но­ван­но­му со­мне­нию миф об оп­по­зи­ци­он­но­с­ти писателя со­вет­ской дей­ст­ви­тель­но­с­ти.

По­доб­но де­ми­ур­гам ре­во­лю­ции, М. Горь­кий ис­пы­ты­вал на­и­боль­шую не­при­язнь к рус­ско­му кре­с­ть­ян­ст­ву, со­став­ляв­ше­му почти 85 % на­се­ле­ния Рос­сии, а по­то­му и оп­ре­де­ля­ю­щему сво­им об­ра­зом жиз­ни рус­скую мен­таль­ность в це­лом. Сви­де­тельств раз­но­об­раз­ных «фо­бий» пи­са­те­ля по это­му по­во­ду очень мно­го. При­ве­дем лишь не­ко­то­рые его вы­ска­зы­ва­ния, где от­дель­ные фра­зы о «та­лант­ли­во­с­ти» то­нут в словесном мас­си­ве со­вер­шен­но оп­ре­де­лен­ной тен­ден­ци­оз­но­с­ти: «Са­мый греш­ный и гряз­ный на­род на зем­ле, бес­тол­ко­вый в до­б­ре и зле…»; «об­на­ру­жи­ва­ет пол­ное от­сут­ст­вие ве­ры в са­мо­го се­бя. Это на­род, вся жизнь ко­то­ро­го стро­и­лась на «авось» и на меч­тах о по­мо­щи от­ку­да–то из­вне, со сто­ро­ны — от Бо­га и Ни­ко­лая Угод­ни­ка…»; «долж­ны пе­ре­жить му­чи­тель­ное и су­ро­вое воз­мез­дие за гре­хи про­шло­го»; «не по­гиб­нем, ес­ли <...> нач­нем ле­чить­ся»[53]. При по­доб­ном от­но­ше­нии к по­дав­ля­ю­ще­му боль­шин­ст­ву на­се­ле­ния Рос­сии со­вер­шен­но яс­но, что насиль­ст­вен­ное «ле­че­ние» на­ро­да в кон­цен­т­ра­ци­он­ных ла­ге­рях, которое и бы­ло, ве­ро­ят­но, с его точ­ки зре­ния, долж­ным су­ро­вым воз­мез­ди­ем, «бу­ре­ве­ст­ник ре­во­лю­ции» опи­сы­вал имен­но аполо­гетиче­ски.

Про­ана­ли­зи­ро­вав эво­лю­цию взгля­дов Горь­ко­го на со­вет­скую дей­ст­ви­тель­ность, М. Гел­лер при­хо­дит к за­ко­но­мер­но­му вы­во­ду: «В ито­ге ока­зы­ва­ет­ся, что Горь­кий рас­хо­дит­ся с боль­ше­ви­ка­ми лишь в од­ном. Они ве­рят в свою си­лу. Он не ве­рит в их си­лу, в их воз­мож­ность обуз­дать кре­с­ть­ян­скую сти­хию. Он бо­ит­ся то­го, что власть ока­жет­ся в ру­ках му­жи­ка». «Я осо­бен­но по­до­зри­тель­но, осо­бен­но не­до­вер­чи­во от­но­шусь к рус­ско­му че­ло­ве­ку у вла­с­ти»[54] — при­во­дит ис­сле­до­ва­тель суж­де­ние М. Горь­ко­го 1925 го­да. Тре­мя го­да­ми ра­нее тот же со­вет­ский гу­ма­нист убеж­ден­но пи­сал о том, что «сре­да, в ко­то­рой ра­зы­г­ры­ва­лась и ра­зы­г­ры­ва­ет­ся тра­ге­дия рус­ской ре­во­лю­ции, это — сре­да по­лу­ди­ких лю­дей»[55] (меж­ду про­чим, изображен­ных им в ка­че­ст­ве та­ко­вых уже в сво­их ран­них про­из­ве­де­ни­ях и ро­ма­не «Мать»).

В гла­ве о До­сто­ев­ском мы уже от­ме­ча­ли стран­ную тен­ден­цию в со­вре­мен­ном на­уч­ном опи­са­нии то­та­ли­тар­ных со­ци­у­мов, при ко­то­рой гра­ни­ца меж­ду жерт­ва­ми и па­ла­ча­ми слов­но на­ме­рен­но раз­мы­ва­ет­ся. Од­на­ко ис­то­ки та­ко­го от­но­ше­ния мож­но най­ти в «че­кист­ской» со­вет­ской ли­те­ра­ту­ре 20–30 го­дов и, преж­де все­го, имен­но в твор­че­с­ком на­сле­дии М. Горь­ко­го. М. Гел­лер ука­зы­ва­ет, что «ли­те­ра­ту­ра, рож­да­ю­ща­я­ся по­сле ре­во­лю­ции ме­ня­ет <...> по­ня­тия <...> жерт­ва и па­лач <...> ме­с­та­ми. Тот, кто уби­ва­ет, изо­б­ра­жа­ет­ся жерт­вой, ибо ему при­хо­дит­ся вы­пол­нять тя­же­лую, гряз­ную, не­при­ят­ную ра­бо­ту — для сча­с­тья че­ло­ве­че­ст­ва. Тот, кто гиб­нет — ви­но­ват вдвой­не: и по­то­му, что он ме­ша­ет про­дви­же­нию че­ло­ве­че­ст­ва к сча­с­тью, и по­то­му, что вы­нуж­да­ет уби­вать се­бя… Рус­ская по­сле­ре­во­лю­ци­он­ная ли­те­ра­ту­ра (точ­нее, со­вет­ская ли­те­ра­ту­ра. — И. Е.) рож­да­ет­ся под зна­ком: «па­да­ю­ще­го толк­ни»[56]. При­во­ди­мые ис­сле­до­ва­те­лем горь­ков­ские «фо­бии» (на­при­мер, что как раз ре­во­лю­ци­о­не­ры яко­бы «яв­ля­ют­ся бес­силь­ной жерт­вой в ла­пах из­му­чен­но­го и воз­буж­ден­но­го ими зве­ря (т. е. рус­ско­го кре­с­ть­ян­ст­ва. — И. Е.)»[57]) крас­но­ре­чи­во сви­де­тель­ст­ву­ют об ут­вер­див­шей­ся и дей­ст­ви­тель­но но­вой си­с­те­ме цен­но­с­тей, прин­ци­пи­аль­но чуж­дой хри­с­ти­ан­ско­му ми­ло­сер­дию, и ак­ту­а­ли­зи­ру­ю­щей ка­кие–то без­жа­ло­ст­ные до­еван­гель­ские пред­став­ле­ния, ис­клю­ча­ю­щие ми­лость и бла­го­дать как к по­вер­жен­но­му вра­гу, так и к сво­е­му ближ­не­му.

«Мы / раз­но­с­чи­ки но­вой ве­ры»[58], — за­яв­ля­ет В. Ма­я­ков­ский в сти­хо­тво­ре­нии «Мы идем» (1919), продолжая тем самым линию Петра Верховенского («Новая религия идет взамен старой»). В со­вет­ском ми­фо­ло­ги­че­с­ком со­зна­нии при­сут­ст­ву­ет не толь­ко стро­и­тель­ст­во си­ла­ми Ин­тер­на­ци­о­на­ла но­вой Ва­ви­лон­ской баш­ни, но и, на­при­мер, вто­рой все­мир­ный по­топ. «Мы раз­ли­вом вто­ро­го по­то­па / пе­ре­мо­ем ми­ров го­ро­да», — за­яв­ля­ет тот же ав­тор в стихотворении «Наш марш» (1917). По­сле это­го ан­ти­кре­ще­ния от­кры­ва­ет­ся не толь­ко очи­щен­ная но­вая зем­ля, но и но­вое не­бо: «По­этом не быть мне бы, / ес­ли б не это пел — / в звез­дах пяти­ко­неч­ных не­бо / без­мер­но­го сво­да РКП» («Вла­ди­мир Ильич!» 1920).

Од­на­ко этот «свод» стран­ным об­ра­зом на­по­ми­на­ет до­хри­с­ти­ан­ский ко­с­мос, в ко­то­ром пер­со­ни­фи­ци­ру­ют­ся иной раз та­ко­го ро­да аб­ст­рак­ции, ко­то­рые уже по сво­ей ли­шен­ной оп­ре­де­лен­но­го ви­зу­аль­но­го об­ра­за при­ро­де, ка­за­лось бы, не име­ют ни­ка­ких воз­мож­но­с­тей к та­кой пер­со­ни­фи­ка­ции. При­чем, ино­гда про­ис­хо­дит пер­со­ни­фи­ка­ция и са­мое Пар­тии: «Ска­жи мне, Пар­тия, ска­жи мне, / что ты ищешь? — / И го­лос скорб­ный (!) мне от­ве­тил (!): / «Парт­би­лет / Один лишь ма­лень­кий <...> а серд­це за­дро­жа­ло» <...> / Я слу­шал Пар­тию (!) и боль ее (!) по­чу­ял» (А. Бе­зы­менский. Парт­би­лет № 224332). Как ви­дим, у Пар­тии име­ют­ся ат­ри­бу­ты впол­не жи­во­го су­ще­ст­ва: она от­ве­ча­ет на во­прос ге­роя; име­ет при этом спе­ци­фи­че­с­кий го­лос («скорб­ный»); име­ет «сердце», ко­то­рое «за­дро­жа­ло»; Пар­тия спо­соб­на ис­пы­ты­вать «боль» и т. д.

С дру­гой сто­ро­ны, Ле­нин от­то­го и яв­ля­ет­ся вер­хов­ным бо­же­ст­вом со­вет­ско­го пан­те­о­на, с ко­то­рым в пре­де­ле мож­но да­же сов­пасть дру­го­му вож­дю («Ста­лин — это Ле­нин се­го­дня»), но не пре­взой­ти, что он, как по­ка­зы­ва­ет ана­лиз со­вет­ской «клас­си­ки», как бы не впол­не че­ло­век. Мы этот мо­мент уже фик­си­ро­ва­ли вы­ше. Здесь же мож­но от­ме­тить, что в со­здан­ном ре­во­лю­ци­ей но­вом ду­хов­ном по­ле Ле­нин при­зван за­ме­с­тить Хри­с­та и, бу­ду­чи на­де­лен­ным столь же сверхъ­е­с­те­ст­вен­ны­ми воз­мож­но­с­тя­ми, со­вет­ский вождь, по убеж­де­нию боль­ше­вист­ских иде­о­ло­гов и пи­са­те­лей, спо­со­бен от­ме­нить сво­и­ми де­я­ни­я­ми пред­ше­ст­ву­ю­щий ему при­ход Хри­с­та.

Вл. Со­сю­ра, за­яв­ля­ю­щий — «его за­ве­том путь мой оза­рен» («Па­да­ют сне­жин­ки…» 1927), толь­ко один из ты­сяч со­вет­ских сти­хо­твор­цев и про­за­и­ков, ва­рь­и­ру­ю­щих так или ина­че этот мотив.

Мож­но кон­ста­ти­ро­вать, ве­ро­ят­но, и гло­баль­ную транс­фор­ма­цию, при ко­то­рой па­с­халь­ный пра­во­слав­ный ар­хе­тип за­ме­ща­ет­ся со­вет­ским ва­ри­ан­том рож­де­ст­вен­ско­го ар­хе­ти­па. Ле­нин тем и от­ли­ча­ет­ся от сво­е­го еван­гель­ско­го ан­та­го­ни­с­та, что он не нуж­да­ет­ся в вос­кре­се­нии, ибо — в суб­стан­ци­аль­ном смыс­ле — ни­ког­да не уми­рал: Ле­нин, как из­ве­ст­но, «все­гда жи­вой», «жи­вее всех жи­вых» и т. п. По­это­му важ­ней­шим со­бы­ти­ем ста­но­вит­ся не «вос­кре­се­ние» (в ко­то­ром вождь не нуж­да­ет­ся), а сам факт его рож­де­ния, име­ю­щий от­чет­ли­во ма­ни­фе­с­ти­ру­е­мое са­к­раль­ное зна­че­ние, и глу­бин­но свя­зан­ный с рож­де­ни­ем но­во­го ми­ра (ко­то­рый так­же во­все не со­би­ра­ет­ся «уми­рать», бу­ду­чи ли­шен вся­кой эс­ха­то­ло­ги­че­с­кой пер­спек­ти­вы). Хо­тя куль­ту­ра это­го ми­ра и от­вер­га­ет бли­жай­шим об­ра­зом пра­во­слав­ные цен­но­с­ти, но, как мы уже под­чер­ки­ва­ли, она име­ет и бо­лее ши­ро­кую ан­ти­хри­с­ти­ан­скую па­ра­диг­му в целом.

В ре­зуль­та­те со­вер­шен­но осо­бен­но­го ме­с­та Ле­ни­на в со­вет­ском ми­фо­ло­ги­че­с­ком пан­те­о­не ие­рар­хи­че­с­кие от­но­ше­ния в ря­ду Октябрь — Пар­тия — Ле­нин до­ста­точ­но зыб­кие, но име­ют впол­не ми­с­ти­че­с­кий ха­рак­тер. Так, оп­ре­де­ле­ние Ма­я­ков­ским Ле­ни­на как «ре­во­лю­ции / и сы­на и от­ца» («Вла­ди­мир Иль­ич Ле­нин», 1924) за­ко­но­мер­но ус­лож­ня­ет и от­но­ше­ние меж­ду «Иль­и­чем» и Пар­ти­ей. Впол­не оче­вид­но, что в дан­ном слу­чае про­воз­гла­ша­е­мые ра­нее про­пор­ции меж­ду лич­но­с­тью и кол­лек­ти­вом («Еди­ни­ца — вздор, / еди­ни­ца ноль») пе­ре­ста­ют ра­бо­тать. Мож­но го­во­рить о не­раз­дель­но­с­ти этих ве­ду­щих со­вет­ских ми­фо­ло­гем, ино­гда сли­ваю­щих­ся в еди­ный мон­ст­ру­оз­ный ор­га­низм («Веч­но бу­дет ле­нинское серд­це / кло­ко­тать у ре­во­лю­ции в гру­ди» — Ма­я­ков­ский. Мы не ве­рим! 1923), хо­тя о не­сли­ян­но­с­ти их, как ви­дим, ут­верж­дать не при­хо­дит­ся.

«Пар­тия и Ле­нин — близ­не­цы–бра­тья <...> / Мы го­во­рим Ле­нин, / под­ра­зу­ме­ва­ем — / пар­тия, / мы го­во­рим / пар­тия, / под­ра­зу­ме­ва­ем — / Ле­нин» («Владимир Ильич Ленин»). И в этом слу­чае при­вер­жен­ность «ди­а­лек­ти­че­с­ко­му ма­те­ри­а­лиз­му» ни­как не мог­ла удер­жать ком­му­ни­с­ти­че­с­ких пи­са­те­лей от вы­ра­же­ния вполне «иде­а­ли­с­ти­че­с­ких» на­дежд и упо­ва­ний: ведь на сме­ну не­долж­но­му Мес­сии (Хри­с­ту — ср., на­при­мер, уни­чи­жи­тель­ное «Яв­ле­ние Хри­с­та» Ма­я­ков­ско­го) явил­ся Мес­сия долж­ный. «И ва­ше сло­во <...> / Воз­мож­но­го пе­ре­шаг­нет гра­ни­цы» (Мак­сим Рыль­ский. Тень вож­дя. 1931). При­чем, ав­тор да­ет сво­е­го ро­да «ре­цепт» борь­бы с «со­мне­ни­я­ми». Эта борь­ба ос­но­ва­на от­нюдь не на зна­нии, но имен­но на ве­ре; прав­да, «ори­ги­наль­ной ве­ре», ес­ли вспом­нить ло­сев­ское вы­ра­же­ние. «А ес­ли злых со­мне­ний за­пад­ни, / Как лжи­вый бред, воз­ник­нут за то­бою, / — Не бой­ся их, не верь им, но взгля­ни / На тень вож­дя с про­стер­тою ру­кою» (Там же).

Пла­не­тар­ная мас­штаб­ность об­ра­за Ле­ни­на — од­на из са­мых устой­чи­вых со­вет­ских иде­о­ло­ги­че­с­ких до­ми­нант. В. Брю­сов в 1924 го­ду мог на­звать зем­лю «ни­чтож­ным ша­ром», все «ве­ли­чье» ко­то­ро­го — «имя это» (то есть — Ле­нин), «кем из­ме­нен / Путь че­ло­ве­че­ст­ва» («Ле­нин», 1924). Л. Мар­ты­нов уже в 1969 го­ду уве­рен, что «К про­пи­сям: Ле­нин и че­ло­ве­че­ст­во / Чет­ко при­ба­вит­ся: / Он и Все­лен­ная» («Ле­нин и Все­лен­ная»), при­чем боль­шая бук­ва в ме­с­то­име­нии вряд ли упо­треб­ле­на здесь толь­ко лишь по фор­маль­ным осо­бен­но­с­тям рус­ско­го сти­ха… Та­ким об­ра­зом, убеж­ден­ность В. Брю­со­ва («и от­кро­ве­нья / Его — ми­рам мы по­не­сем») в как бы под­креп­ля­ет­ся уже в бреж­нев­ский пе­ри­од совет­ской ис­то­рии.

По­ми­мо «ле­галь­ных» или «фор­маль­ных» спо­со­бов гра­фи­че­с­ко­го вы­де­ле­ния ме­с­то­име­ния, обо­зна­ча­ю­ще­го Вож­дя (что за­став­ляет вспом­нить уп­ра­зд­нен­ное в со­вет­ский пе­ри­од вы­де­ле­ние лич­ных ме­с­то­име­ний при упоминании Хри­с­та), име­ют­ся и дру­гие спо­со­бы под­черк­нуть зна­чи­мость это­го вер­хов­но­го об­ра­за со­вет­ской ми­фо­ло­гии. На­при­мер, А. Воз­не­сен­ский за­вер­ша­ет по­эму «Лон­жю­мо» (1963) стро­кой, со­сто­я­щей из за­глав­ных букв : «НА ВСЕ ВО­ПРО­СЫ ОТ­ВЕ­ЧА­ЕТ ЛЕ­НИН». Р. Рож­де­ст­вен­ский, воз­вра­ща­ясь к во­про­су о ми­фо­ло­ге­ме на­ча­ла, так­же гра­фи­че­с­ки вы­де­ляет осо­бо зна­чи­мые для се­бя сло­ва: «На­чи­на­ем­ся / с ЛЕ­НИ­НА / мы! <...> И ле­жит / на пуль­се От­чиз­ны — / веч­но! — / ЛЕ­НИН­СКАЯ РУ­КА» («Пись­мо в трид­ца­тый век», 1963).

В от­ли­чие от мно­гих дру­гих, по­рой рез­ко ме­няв­ших­ся иде­о­ло­ги­че­с­ких ус­та­но­вок[59], ком­му­ни­с­ти­че­с­кая ми­фо­ло­гия — по край­ней ме­ре, в ее со­вет­ском из­во­де — со­хра­ня­ла уди­ви­тель­ную ус­той­чи­вость сво­е­го ин­ва­ри­ан­та, где от­дель­ные ва­ри­а­ции лишь под­дер­жива­ли ус­той­чи­вость цен­т­раль­но­го со­вет­ско­го ми­фа, ду­хов­ный век­тор ко­то­ро­го мы и пы­та­лись вы­явить.

[1] Ло­сев А. Ф. Из ран­них про­из­ве­де­ний. С. 488.

[2] Там же. С. 498–499.

[3] ХVI съезд ВКП (б). Сте­но­гра­фи­че­с­кий от­чет. М.; Л., 1930. С. 75, 279.

[4] Бер­дя­ев Н. А. Ис­то­ки и смысл рус­ско­го ком­му­низ­ма. Paris, 1955. С. 7.

[5] Там же.

[6] Там же.

[7] Ку­зя­ки­на Н. Ми­ха­ил Бул­га­ков и Де­мь­ян Бед­ный // М. А. Бул­га­ков — дра­ма­тург и ху­до­же­ст­вен­ная куль­ту­ра его вре­ме­ни. М., 1988. С. 407.

[8] Бул­га­ков М. Под пя­той // Не­за­ви­си­мая га­зе­та. 1993. 22 де­ка­б­ря.

[9] Ви­но­гра­дов В. «Я ча­с­то ду­маю — за что Его каз­ни­ли…» // Не­за­ви­си­мая га­зе­та. 1994. 29 ап­ре­ля.

[10] Путь к бу­ду­щей Рос­сии. По­ли­ти­че­с­кие ос­но­вы На­род­но–Тру­до­во­го Со­ю­за рос­сий­ских со­ли­да­ри­с­тов. Fr./M., 1988. С. 13.

[11] Сте­па­нов Вл. (Ру­сак). Сви­де­тель­ст­во об­ви­не­ния. Т. 1. М., 1993. С. 182.

[12] Ле­нин В. И. Полн. собр. соч. Т. 17. С. 418

[13] Там же. С. 424, 425, 226–227, 222, 225.

[14] Ве­ст­ник Рус­ско­го Сту­ден­че­с­ко­го Хри­с­ти­ан­ско­го Дви­же­ния. № 98. Paris, 1970. С. 54–57.

[15] Ле­нин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 369.

[16] Там же. Т. 24. С. 122.

[17] См.: Ате­и­с­ти­че­с­кие чте­ния. М., 1988. С. 6.

[18] См., на­при­мер: Ле­нин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 357.

[19] Там же. С. 359.

[20] Ан­ти­ре­ли­ги­оз­ник. 1926. № 1. С. 21.

[21] Ате­и­с­ти­че­с­кие чте­ния. М., 1988. С. 327, 309.

[22] Ате­и­с­ти­че­с­кие чте­ния. М., 1981. С. 73.

[23] Там же. С. 188.

[24] Ан­ти­ре­ли­ги­оз­ник. 1926. № 1. С. 13. Ср. кли­ши­ро­ван­ную фор­му­ли­ров­ку уже вось­ми­де­ся­тых го­дов, де­мон­ст­ри­ру­ю­щую сво­е­го ро­да «не­пре­рыв­ность» со­вет­ской тра­ди­ции: «<...> рус­ская пра­во­слав­ная цер­ковь бы­ла гос­под­ст­ву­ю­щей и на­хо­ди­лась на служ­бе у фе­о­даль­но–мо­нар­хи­че­с­ко­го го­су­дар­ст­ва да­же вы­пол­няя це­лый ряд го­су­дар­ст­вен­ных функ­ций» (Эз­рин Г. Ле­нин и раз­ви­тие на­уч­но­го ате­из­ма // Ате­и­с­ти­че­с­кие чте­ния. М., 1981. С. 6).

[25] Ан­ти­ре­ли­ги­оз­ник. 1926. № 2. С. 74.

[26] Ан­ти­ре­ли­ги­оз­ник. 1926. № 1. С. 13.

[27] Бер­дя­ев Н. А. Ис­то­ки и смысл рус­ско­го ком­му­низ­ма. С. 135.

[28] Ка­раб­чи­ев­ский Ю. Вос­кре­се­ние Ма­я­ков­ско­го. М., 1990. С. 44.

[29] Бер­дя­ев Н. А. Указ. соч. С. 152.

[30] Фрей­ден­берг О. М. Миф и ли­те­ра­ту­ра древ­но­с­ти. С. 502.

[31] Там же. С. 503.

[32] Там же. С. 512.

[33] Там же. С. 513.

[34] Там же. С. 513–514.

[35] Там же. С. 520.

[36] Там же. С. 521.

[37] См.: Ка­раб­чи­ев­ский Ю. Указ. соч. С. 197–214.

[38] Там же. С. 214.

[39] Сте­пун Ф. А. Мыс­ли о Рос­сии // Со­вре­мен­ные за­пи­с­ки. XXXV. Париж, 1928. С. 367.

[40] Зер­нов Н. Рус­ское ре­ли­ги­оз­ное воз­рож­де­ние ХХ ве­ка. Paris, 1991. C. 326. Очень су­ще­ст­вен­на в этой свя­зи про­ве­ден­ная в 1918 го­ду ре­фор­ма рус­ской ор­фо­гра­фии, ко­то­рая бы­ла вос­при­ня­та имен­но как на­силь­ст­вен­ная се­ку­ля­ри­за­ция пра­во­пи­са­ния, при­чем с яр­ко вы­ра­жен­ным ан­ти­пра­во­слав­ным под­тек­с­том. Ср., на­при­мер, ав­то­ри­тет­ное сви­де­тель­ст­во Д. С. Ли­ха­че­ва: «<...> но­вая ор­фо­гра­фия по­сяг­ну­ла на са­мое пра­во­слав­ное в ал­фа­ви­те… «Ять» в ее древ­ней­шем на­чер­та­нии сим­во­ли­зи­ру­ет Цер­ковь. Об этом крас­но­ре­чи­во го­во­рит крест на­вер­ху… Че­рез «ять» пи­шут­ся ис­кон­но–рус­ские сло­ва и по боль­шей ча­с­ти пра­во­слав­но–рус­ские: ве­ра, веч­ность, ве­нец… Унич­то­жив «фи­ту», они (имя ко­то­рым ле­ги­он) хо­тят пре­дать заб­ве­нию ту не­на­ви­ст­ную связь, ко­то­рая су­ще­ст­во­ва­ла ког­да–то меж­ду Ви­зан­ти­ей и Ру­сью, Рос­си­ей. Унич­то­жив «ижи­цу», они пы­та­лись до­стиг­нуть еще бо­лее ужас­ных це­лей: от­торг­нуть Рос­сию от не­бес­ной бла­го­да­ти (вспом­ним те сло­ва, ко­то­рые пи­шут­ся че­рез «ижи­цу»)» (Ли­ха­чев Д. С. Ста­тьи раз­ных лет. С. 13–14). Для ци­ти­ро­ван­но­го на­ми ис­сле­до­ва­те­ля бы­ло со­вер­шен­но яс­но, что «вве­де­ние но­вой ор­фо­гра­фии рав­но­силь­но изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­с­тей» (Там же. С. 13). Не­лиш­не на­пом­нить, что имен­но за свой до­клад «О ста­рой ор­фо­гра­фии», сде­лан­ный в 1928 го­ду, не­ко­то­рые по­ло­же­ния ко­то­ро­го мы про­ци­ти­ро­ва­ли вы­ше, Д. С. Ли­ха­чев по­лу­чил тю­рем­ное за­клю­че­ние.

[41] Ше­бу­ев Н. Моск­ва без­бож­ная. М., 1930. С. 156–158.

[42] Яро­слав­ский Ем. Биб­лия для ве­ру­ю­щих и не­ве­ру­ю­щих. Л., 1975. С. 98.

[43] Об­шир­ный ис­то­ри­ко–ли­те­ра­тур­но­го ма­те­ри­ал, где ис­поль­зу­ет­ся этот мо­тив, см.: До­б­рен­ко Е. Ме­та­фо­ра вла­с­ти: Ли­те­ра­ту­ра ста­лин­ской эпо­хи в ис­то­ри­че­с­ком ос­ве­ще­нии. MЯnchen, 1993. С. 94–112. Од­на­ко, с ав­тор­ской ин­тер­пре­та­ци­ей со­бран­но­го ма­те­ри­а­ла мы за­ча­с­тую не мо­жем со­гла­сить­ся. В ча­ст­но­с­ти, хо­те­лось бы под­черк­нуть, что в со­вет­ской ли­те­ра­ту­ре, как пра­ви­ло, изо­б­ра­жа­ет­ся не «но­вое при­ше­ст­вие бо­же­ст­ва на зем­лю» (С. 100), а ак­цен­ти­ру­ет­ся имен­но ка­че­ст­вен­ная ина­ко­вость это­го «бо­же­ст­ва» (вож­дя), «при­ше­ст­вие» ко­то­ро­го про­ис­хо­дит на фо­не гло­баль­но­го иде­о­ло­ги­че­с­ки–куль­тур­но­го ис­ко­ре­не­ния пра­во­слав­ной ре­ли­гии.

[44] См.: Ко­жи­нов В. Со­бор­ность по­эзии Тют­че­ва // Наш со­вре­мен­ник. 1993. № 13. С. 167–172.

[45] См.: Ман­дель­ш­там О. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 511.

[46] «То­ва­рищ Ле­нин, / ра­бо­та адо­вая / бу­дет / сде­ла­на / и де­ла­ет­ся уже…»

[47] Тру­бец­кой Е. Три очер­ка о рус­ской ико­не. М., 1991. С. 16.

[48] Е. Н. Тру­бец­кой, ха­рак­те­ри­зуя «цен­т­раль­ную идею всей рус­ской ико­но­пи­си», пи­сал, что «мы име­ем здесь тварь со­бор­ную (под­черк­ну­то ав­то­ром. — И. Е.) или хра­мо­вую <...> храм не есть внеш­нее един­ст­во об­ще­го по­ряд­ка, а жи­вое це­лое, со­бран­ное во­еди­но Ду­хом люб­ви. Един­ст­во… да­ет­ся но­вым жиз­нен­ным цен­т­ром, во­круг ко­то­ро­го со­би­ра­ет­ся вся тварь… Об­раз Хри­с­та и есть то са­мое, что со­об­ща­ет всей этой жи­во­пи­си и ар­хи­тек­ту­ре ее жиз­нен­ный смысл, по­то­му что со­бор всей тва­ри со­би­ра­ет­ся во имя Хри­с­та…» (Тру­бец­кой Е. Указ. соч. С. 29). Та­ким об­ра­зом, со­бор­ность, оп­ре­де­ля­е­мая здесь как «дей­ст­вие Ду­ха Бо­жия в бра­ть­ях, объ­е­ди­нен­ных лю­бо­вью» (Ар­се­нь­ев Н. О не­ко­то­рых ос­нов­ных те­мах рус­ской ре­ли­ги­оз­ной мыс­ли 19–го ве­ка // Рус­ская ре­ли­ги­оз­но–фи­ло­соф­ская мысль ХХ ве­ка. С. 20), как ви­дим, не­по­сред­ст­вен­но свя­за­на с хри­с­то­центриз­мом. Обе на­зван­ные те­мы яв­ля­ют­ся, как по­ка­зы­ва­ет Н. С. Ар­се­нь­ев, ос­нов­ны­ми и для рус­ской ре­ли­ги­оз­но–фи­ло­соф­ской мыс­ли, «вдох­но­вив­ши­ми ее вне­зап­ный рас­цвет в се­ре­ди­не 19–го ве­ка и про­дол­жа­ю­щи­ми ее вдох­нов­лять в ны­неш­нем 20–м ве­ке» (Там же. С. 18).

[49] Ср.: «Еще раз — наш са­мый без­жа­ло­ст­ный враг — на­ше про­шлое» (Горь­кий М. Не­свое­вре­мен­ные мыс­ли. М., 1990. С. 83).

[50] Ми­фы на­ро­дов ми­ра. Т. 1. М., 1980. С. 85. Ра­зу­ме­ет­ся, мы име­ем в ви­ду не ре­аль­ное со­сто­яв­ше­е­ся во­пло­ще­ние, а имен­но пи­са­тель­скую ус­та­нов­ку на по­доб­ное во­пло­ще­ние, жаж­ду и про­слав­ле­ние его. Этим ми­с­ти­че­с­кая ус­т­рем­лен­ность Горь­ко­го от­ли­ча­ет­ся, ска­жем, от ко­ми­че­с­кой на­деж­ды юно­го Н. Бу­ха­ри­на, са­мо­отож­де­ств­ляв­ше­го се­бя с про­тив­ни­ком Хри­с­та.

[51] Ср.: «Ан­ти­христ во­пло­ща­ет в се­бе аб­со­лют­ное от­ри­ца­ние хри­с­ти­ан­ской ве­ры…» (Ми­фы на­ро­дов ми­ра. Т. 1. С. 85).

[52] Гел­лер М. Ма­ши­на и вин­ти­ки. Ис­то­рия фор­ми­ро­ва­ния со­вет­ско­го че­ло­ве­ка. М., 1994. С. 94.

[53] См.: Горь­кий М. Не­свое­вре­мен­ные мыс­ли. С. 136, 133.

[54] Гел­лер М. Указ. соч. С. 85.

[55] Горь­кий М. О рус­ском кре­с­ть­ян­ст­ве. Бер­лин, 1922. С. 6.

[56] Гел­лер М. Указ. соч. С. 95.

[57] Там же. С. 85.

[58] Уже в горь­ков­ском ро­ма­не «Мать», как не­од­но­крат­но от­ме­ча­лось, име­ет­ся осо­бо­го ти­па ре­ли­ги­оз­ность. Так, А. Д. Си­няв­ский со­вер­шен­но спра­вед­ли­во по­ла­га­ет, что у Ни­лов­ны «од­на ре­ли­гия, хри­с­ти­ан­ская, при­чуд­ли­вым об­ра­зом пе­ре­пле­та­ет­ся в ее серд­це с дру­гой ре­ли­ги­ей, ре­во­лю­ци­он­ной, и не­ред­ко под­ме­ня­ет­ся ею» (Си­няв­ский А. Ро­ман М. Горь­ко­го «Мать» — как ран­ний об­ра­зец со­ци­а­ли­с­ти­че­с­ко­го ре­а­лиз­ма // Из­бав­ле­ние от ми­ра­жей. Соц­ре­а­лизм се­го­дня. М., 1990. С. 88); «Сам Па­вел, в трак­тов­ке Горь­ко­го, это апо­с­тол но­вой ве­ры» (Там же. С. 89). Од­на­ко ис­сле­до­ва­тель не­до­ста­точ­но вни­ма­те­лен к ка­че­ст­вен­ной но­виз­не этой «дру­гой ре­ли­гии»; во­прос о ме­ха­низ­ме под­ме­ны объ­ек­та ве­ры при та­ком под­хо­де да­же не ста­вит­ся.

[59] На­при­мер, мож­но вспом­нить о по­сле­до­ва­тель­ных ре­п­рес­си­ях, на­прав­лен­ных на «рус­ских на­ци­о­на­ли­с­тов» (па­т­ри­о­тов) как «чер­но­со­тен­цев» и «без­род­ных ко­с­мо­по­ли­тов» как «ан­ти­па­т­ри­о­тов» — те и дру­гие, впро­чем, объ­яв­ля­лись по­соб­ни­ка­ми меж­ду­на­род­ной ре­ак­ции…

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *