Pussy Riot в храме Христа Спасителя: контекст понимания

Намедни я по наивности обронил, что взрослые женщины, обремененные детьми, получили именно то, на что и рассчитывали, что и хотели.

Вот и Виталий Третьяков тоже написал (позже):

«Вы хотели осквернить главный храм государства и главный храм русского православия? Хотели. Вы случайно спутали его с дискотекой? Нет. Вы сознательно боролись с кровавым режимом и с коррумпированной церковью? Сознательно (не во сне же) боролись. Так берите пример с образцов такой борьбы, например — с русских революционеров-народовольцев. Те ведь не скрывали в судах своих целей, а открыто их декларировали. Более того, использовали судебную трибуну для публичного обличения тогдашнего кровавого режима. Само наказание за акции против этого режима являются для него наградой и общественным благом, ибо такое наказание еще больше разоблачает кровавость кровавого режим. Вот почему участницы акции в Храме Христа Спасителя должны сами стремиться к тому, чтобы получить максимальное наказание, приписывая себя ради этого даже то, что не совершили — лишь бы наказание было суровее. Революционер, действующий иначе, не революционер, а предатель идеалов революции и целей революционной борьбы. Более того — потенциальный приспешник кровавого режима».
http://v-tretyakov.livejournal.com/605344.html

Диакон Андрей Кураев, за оплошную фразу которого о революционерках-безбожницах («я бы их накормил блинами, выдал по чаше медовухи и пригласил бы зайти вновь на Чин Прощения») с таким радостным удовольствием ухватилась немного слетевшая с катушек «либеральная » часть новиопов РФии, посуровел. Не думаю, что его метанойя вызывана «братским» осуждением его высказываний в МДА.

Теперь он так оценивает ситуацию:
«…боюсь, что за этим стоит серьезная группа людей с жесткими представлениями о том, каким должен быть мир (а не их квартал). Эта сила называется «крайний либерализм», но ведет она себя на самом деле крайне тоталитарно. Она считает себя вправе запрещать христианам все что угодно вплоть до ношения нательного крестика, а «своим людям» поощряет любые издевательства над христианской верой. Если я пришел на работу с нательным крестиком, это оскорбляет нерелигиозных людей, а если кто-то пришел и нагадил в храме, то это свобода творчества. Это проявление установки на изживание остатков христианства из современного (сначала западного, а потом уже, наверное, и вообще) мира. Мне кажется, резонанс акции в храме Христа Спасителя позволяет понять некую возможную перспективу нашего развития. Это не действие странных одиночек, за ними очень серьезная идеологическая система, которая себе позволяет все, а христианам ничего».
http://www.rg.ru/2012/03/14/kuraev.html

Мне бы лишь хотелось добавить к вышесказанному некоторые совсем очевидные вещи. Не нам кивать на Англию. Не нам показывать пальцем на некий условный «запад» с его «либерализмом». Раньше, до русской Катастрофы, было можно (скажем, Тютчеву можно, Достоевскому можно). А вот нам – нельзя. Скажем, не нам «обличать» Италию за перспективу изъятия распятий со стен государственных школ. У нас-то ни одного распятия как не было все советское время, так и нет в этих самых школах.

Эта история с Pussy Riot имеет оттого абсолютно гнусный смысл, что произошла в той самой стране, где СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ открыто издевались над православными людьми, где их преследовали, убивали, сдирали кожу, сажали в сумасшедшие дома. Где эти гонения на христиан проходили на ГОСУДАРСТВЕННОМ уровне. Где одновременно всей государственной мощью «советской литературы и искусства» растаптывали историческую память, изображая «прежних людей» в виде недочеловеков, улюлюкая и травя оставшихся недобитых, как в излюбленных советской интеллигенцией «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова. Где сам храм Христа Спасителя, воздвигнутый как собор-памятник воинской славы Отечества, главный храм страны, которая называлась когда-то Россией, был взорван, чтобы подавить волю к сопротивлению как раз в период государственного геноцида («голодомора»). Подобного не было ни в одной стране Европы в ХХ веке. Такого не было ни в нацистской Германии, ни в фашистской Италии. Это было именно в «нашей» стране.

Поэтому «защищать» «концерт» Pussy Riot в уже взорванном однажды храме — то же самое что защищать концерт молодчиков со свастикой у Стены Плача или выставку «альтернативного» нацистского искусства в Яд-ва Шем. У русского православного народа была своя собственная Катастрофа – и началась она, как все помнят, ДО Холокоста. Продлилась — ДОЛЬШЕ. И жертв этой Катастрофы – БОЛЬШЕ. Но кое-что можно и перенять у жертв нацистского насилия. Я думаю, неплохо было бы перенять главный лозунг: НИКОГДА БОЛЬШЕ!

Абсолютно ясно, что мне куда как «опаснее» напомнить этот кровавый большевицкий («революционный») контекст, чем многочисленным прогрессивным «защитникам» всевозможными способами «защищать» или оправдывать акцию Pussy Riot. В группу «защиты» ринулись многие еще и потому, что всякому ясно: это ПООЩРЯЕТСЯ, этим «защитники» приобретают «символический капитал» в том «интеллектуальном» кругу, где «делаются карьеры». Я еще отлично помню публичные причитания большевицких наследников («либеральных» и не очень) – даже и прямых, когда было принято решение восстановить Храм Христа Спасителя. Это те же самые. Нужно ли напоминать их имена?

Далее прошу прощения за цитату из своей же книги (из главы о «революционно-демократической мифологии»), можно продолжение прочесть здесь http://esaulov.net/portfolio/pashalnost-russkoj-slovesnost/

Подобная установка вызревала в кругах либеральной общественности еще до революции. Так, В.В. Розанов в 1912 году со свойственной ему парадоксальностью писал о левой опричнине: «встала левая “опричнина”, завладевшая всею Россией и плещущая купоросом в лицо каждому, кто не примкнет к “оппозиции с семгой” <...> Стоит только сравнить жалкую полужизнь, – жизнь как несчастье и горе – Кон. Леонтьева и Гилярова-Платонова – с жизнью литературного магната Благосветлова (“Дело”) <...> чтобы понять, “где раки зимуют”, и побежали к золоту, побежали к чужому сытному столу, побежали к дорогим винам…». Поэтому «в России “быть в оппозиции” – значит любить и уважать Государя… “быть бунтовщиком” в России – значит пойти и отстоять обедню…» (Розанов В.В. Уединенное. М., 1990. С. 289-290). Уже в эмиграции Г. Иванов, комментируя слухи о том, что С. Есенин читал Императрице свои стихи, замечал: «Не произойди революции, двери большинства издательств России, притом самых богатых и влиятельных, были бы для Есенина навсегда закрыты. Таких “преступлений”, как монархические чувства, русскому писателю либеральная общественность не прощала <...> До революции, чтобы “выгнать из литературы” любого “отступника”, достаточно было двух-трех звонков “папы” Милюкова кому следует из редакционного кабинета “Речи”. Дальше машина “общественного мнения” работала уже сама – автоматически и беспощадно» (Иванов Г. Есенин // Русское зарубежье о Есенине: В 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 35). Даже если и Г. Иванов несколько сгустил краски, но общую тенденцию он обозначил вполне верно.