Блог

РКНП: Ранняя лирика Сергея Есенина и его последняя поэма

Первая книга  стихов С.Есенина «Радуница» уже своим заглавием отсылает к  пасхальному единению живых и почивших в России. Как известно,  Радуница является одним из праздников пасхального цикла, когда в первый вторник после Пасхальной седмицы на погостах совершается поминовение родителей. Христианские представления о том, что «у Бога все живы», отчетливо проявляются на Радуницу.

В книге обращает на себя внимание характернейшее для ранней лирики  Есенина освящение русской природы как богоданной, соседствующее со странничеством. Поскольку природный мир уже освящен Богом, это странничество сходно с паломничеством по святым местам. Поэтому почти совершенно отсутствуют мотивы преображения, изменения, улучшения: напротив, доминирует приятие этого мира.

<...>

Образ поэта после 1917 г. современники определяют как «падшего ангела». А.И.Михайлов, напомнив о «святой злобе» (из блоковской поэмы), замечает: «Поддается внедрению этой «злобы» в сознание русского человека и Есенин, ступая на путь отречения от религиозного сознания православной России и делая слабую попытку отряхнуть от своих ног прах Руси патриархально-крестьянской» (выделено автором. – И.Е.). Это «отречение от Святой Руси» совершается «как бы от фаворского света в сумерки преисподней» . Можно предположить, однако, что особое отношение русских людей к поэзии Есенина можно до известной степени объяснить не только тем, что она созвучна «таинственной подоснове русской души» в ее неизменной сущности, как это предполагает цитированный нами выше Ю.Мамлеев, но и этим «падением»: судьба России в ХХ в. как бы повторила предвосхитившую ее судьбу С.Есенина.

Символическим «пределом» этого падения являются печально известные строки из «Железного Миргорода»: «Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше <…> стал ругать всех цепляющихся за «Русь» как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию. <…> С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство». В допечатной версии этого же очерка автор заявляет: «Убирайтесь к чёртовой матери с Вашим Богом и Вашими церквями. Постройте лучше из них сортиры, чтоб мужик не ходил «до ветру» в чужой огород».

Исследователями давно замечено текстуальное сходство этих строк и высказываний из поэмы «Страна Негодяев»:

… хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.

Однако если в поэме эти глумливые строки принадлежат Чекистову-Лейбману, называющему себя «гражданином из Веймара», то в «Железном Миргороде» Есенин высказывается от себя. Он словно пытается стать «своим», участвовать в «строительстве», затеянном совсем другими персонажами. Это желание заговорить голосом «гражданина из Веймара» проявляется не только на уровне лексики («странный и смешной» = «смешной и нелепый» и т.п. переклички), но и в обращении. Если для Чекистова до известной степени естественно, обращаясь к русскому Замарашкину, в его лице обращаться как бы ко всему русскому народу («вы… жили… строили»), то автору очерка предварительно необходимо занять какую-то внешнюю — и именно чуждую русской традиции — позицию, чтобы заявить «Убирайтесь к чёртовой матери с Вашим Богом и Вашими церквями». Для того, чтобы стать на подобную точку зрения, недостаточно обращения «Милостливые государи!», необходимо попытаться стать Чекистовым, что оказалось невозможным для Есенина.

Сам персонаж «Страны Негодяев» вполне осознает истинную направленность своих глумливых инвектив, поэтому он и потешается над Замарашкиным, называющим его «брат мой»:

Ха-ха!
Что скажешь, Замарашкин?
Ну?
Или тебе обидно,
Что ругают твою страну?

Он же, «гражданин из Веймара», открыто заявляет о том, что его непримиримость отнюдь не связана с тяжелым «годом» («скверный год», «отвратительный год»), как это полагает его незадачливый оппонент:

Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысчи лет,
Потому что…

Многоточие и повтор последней фразы свидетельствуют о том, что настоящая причина проклятий, не имеющих конца, далеко не сводится к высказанному Чекистовым поводу, а имеет подобную шекспировской мистическую глубину (отсюда его упоминания о Гамлете), которую и хотел бы, но не решается высказать «гражданин из Веймара».

Инфернальный контекст этих признаний Чекистова (эпизод начинается и заканчивается грязной бранью персонажа; упоминаются «адский холод», «темнота», «ветер, как сумасшедший мельник», «чертова вьюга») также манифестирует гораздо более глубинную смысловую перспективу, далеко не сводимую к спорам времени гражданской войны в России.

Приходится и отказ С.Есенина от «цепляющихся за “Русь”» рассматривать в этом же инфернальном контексте. Не просто «чужое», но откровенно враждебное – к тому же мистически враждебное «чужое» — автор попытался декларировать в качество «своего» посредством отречения от своей православной сущности. Как замечает А.И.Михайлов, «Почти во всех автобиографиях Есенин, словно бы помня чей-то наказ или данное кому-то обещание, не забывает отметить свое безверие». Даже звучащий в поэме торжествующий хохот «гражданина из Веймара», сопровождающий уничижение России, словно бы пытается повторить – уже от собственного имени – Есенин в своем очерке («Я… осмотрел столовую, свою комнату, две ванные комнаты и, сев на софу, громко расхохотался… Вспомнил про “дым отечества”…»), попытавшись, как и его персонаж, для пущей важности напомнить о своем «заграничном» новом видении: «Я объездил все государства Европы и почти все штаты Северной Америки. Зрение мое переменилось». Но оказалось, что стать «своим» ему попросту невозможно. Если Чекистов-Лейбман, не соглашаясь с Замарашкиным, позицирует себя как «иностранца», что не только не мешает, но как раз помогает ему чувствовать себя своим в «Стране Негодяев», несмотря на его демонстративно-оскорбительное дистанцирование от «бездельника-народа» и нескрываемую вражду к чужим святыням, то Есенин, отрекшийся от своих церквей, напротив, вынужден устами своего лирического героя горестно констатировать: «В своей стране я точно иностранец».
<...>

ПОЛНОСТЬЮ (С УКАЗАНИЕМ СТРАНИЦ) ГЛАВУ 14 РКНП ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ.

One Comment

  • Юрий on Май 25, 2013 ответить

    «Падший ангел» — это очень точно для Есенина. Восприимчивый народный талант из самой гущи попал в авнтюрный мир СПБ и Москвы со всеми «босяками» «горькими», «графами» «Алексеями» «Толстыми», Маяковскими……запутался, растерялся,…….встретил «народную» «революцию»

Добавить комментарий для Юрий Отменить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *