Блог

КОНТЕКСТЫ ПОНИМАНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МИРА С.Т. АКСАКОВА: ПОЛЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ

В свое время Мишель Фуко заявил, что его книга «Слова и вещи», мол, «вызвана к жизни одним из произведений Борхеса» [1, 28]. Герменевтическим ключом к моей статье является даже не рассказ, как у Фуко, а одно предложение, но я его процитирую не сразу же, а несколько позже.

Любой художественный мир, в том числе и аксаковский, уже потому что он — «мир», а не только «произведение» и тем более не только «текст», — может быть интерпретирован существенно по-разному. Выяснению отличий между «произведением», «художественным миром» и «текстом» я посвятил отдельную книгу [2], в которой попытался доказать, что задача научной интерпретации состоит вовсе не в том, чтобы обозначить одно «правильное» прочтение и отделить его от всех других – неверных – интерпретаций, а в том, чтобы очертить своего рода «поле адекватности», «спектр» различных, но, вместе с тем, в равной степени адекватных прочтений. Именно эту совокупность прочтений я и обозначил как спектр адекватности, чтобы отделить их от совокупности иных прочтений.

Этим моя позиция отличается от структурально-семиотической установки, согласно которой гуманитарные науки, в сущности, такие же, как и негуманитарные, а потому, в частности, должны подчиняться «общенаучному» критерию «воспроизводимости результата». Иными словами, если в результате филологического описания своего предмета мы придем к различным выводам, значит, у кого-то обязательно будет «правильная» интерпретация, а у кого-то «неправильная» (и потому двух различных, но в равной мере «адекватных» интерпретаций, согласно этой установке, быть не может). Вряд ли подобная установка может быть продуктивной для современной гуманитарной науки.

Но для меня в такой же степени неприемлемы и постструктуралистские (т.е. в широком смысле – постмодернистские) штудии, авторы которых настаивают на отсутствии какой-либо «истинности» прочтения вообще. Поскольку отвергают логоцентризм как таковой [17] , призывая к своего рода «дрейфу» по тексту; к тому, чтобы получить, по Барту, гедонистическое «удовольствие от текста», без всякой установки на отделения адекватных прочтений — от иных. Ибо сама установка на поиск «истинности-истины», согласно адептам подобного подхода, обязательно свидетельствует об авторитарности, если не о подспудной тоталитарности сознания тех, кто ее придерживается.

После этой небольшой методологической преамбулы обратимся непосредственно к С.Т. Аксакову. То или иное истолкование художественного мира Аксакова зависит не только лишь от каких-то индивидуальных особенностей литературоведа, от того, талантливый он или не очень, близки ли ему аксиологически ценности этого мира или же, напротив того, весьма далеки от его собственных этических установок, но в значительной мере также и от контекста понимания, в который литературовед ставит свой предмет. Поэтому я не буду приводить сугубо индивидуальные суждения о писателе, но обращусь к некоторым, так сказать, историческим вехам, в которых можно увидеть своего рода материализацию различных контекстов понимания. Такими вехами являются авторитетные профессиональные издания, энциклопедии и словари.

Начнем со словарной статьи о С.Т. Аксакове в Литературной энциклопедии (1929): «Аксаков – носитель цельного, органически законченного классового миросозерцания. На мир он смотрит глазами обеспеченного помещика крепостной эпохи. У него нельзя найти никаких сомнений в законности того общественного строя, который ему самому доставлял привольные условия существования: Аксакову совершенно чужда какая бы то ни была форма “дворянского покаяния”. О помещиках и крестьянах Аксаков повествует так же эпически спокойно, как и о птицах, рыбах и зверях. <…> О своих Багровых и Куралесовых (так! – И.Е.), деспотах и самодурах, он не забывает добавить, что они были хорошими хозяевами и что крестьяне долго сохраняли благодарную память о них…» [3, 77].

Итак, С.Т. Аксаков пытается убедить своих читателей, что крестьяне возмутительно долго сохраняли благодарную память о деспотах и самодурах, багровых и куролесовых. Впрочем, чего еще ожидать от обеспеченного помещика «крепостной эпохи»? Который не испытает даже нормального «дворянского покаяния». А все потому, что этот негодный общественный строй исторической России «доставлял привольные условия существования» подобным аксаковым. Позиция автора словарной статьи, которая вышла в издательстве Коммунистической Академии, вполне понятная.

Однако следует заметить, что в этой же энциклопедии мы находим и очень точную формулировку. Она – о художественном языке писателя. «Особо заслуживает быть отмеченным язык Аксакова, о котором один его [18] современник выразился, что сочинения Аксакова как будто написаны человеком, никогда не читавшим книг. Действительно, язык этого поклонника Шишкова почти совершенно свободен от архаизмов и устарел гораздо меньше, чем язык писателей, выступавших гораздо позже Аксакова» [3, 78].

Теперь зададимся вопросом – как относиться к такого рода истолкованию, которое зафиксировано в энциклопедическом издании? На первый взгляд, ответ очевидный. Нужно как будто целиком отвергнуть подобный – классовый, разумеется, подход как совершенно неадекватный и ложный. Но это слишком уж легкий ответ.

В самом деле. Разве так уж неверно – во всяком случае, в некотором смысле слова, что С. Аксаков действительно смотрит на мир «глазами обеспеченного помещика»? А какими еще «глазами» ему смотреть на мир? Другое дело, что для автора коммунистической «Литературной энциклопедии» в этом состоит своего рода порок, «классовая ограниченность» Сергея Тимофеевича, но такого рода коннотации, которые сами классово, и не только, разумеется, ограничены, мы в наше время всерьез обсуждать не будем. Аксаков действительно помещик, имел поместье. И любовно описывал жизнь не глазами Мазана или Танайченка, а другими глазами. Разве это совсем уж неверно? Разве это вовсе неадекватно? Или речь идет об общественном строе, «который ему… доставлял привольные условия существования». Ну да, доставлял. И ему, и его семье. Не так уж неверно. Да и разве следующая фраза так уж ошибочна? «О помещиках и крестьянах Аксаков повествует так же эпически спокойно, как и о птицах, рыбах и зверях…». Можно сказать, это достаточно точная формулировка. «Эпически спокойно», как и «положено» для «семейной хроники», как и «полагается» в эпическом произведении, что вообще присуще эпосу.

Далее. Об отсутствии «дворянского покаяния». И ведь вновь верно пишет автор советской «Литературной энциклопедии». Люди достойно жили, работали, вырастили прекрасных детей, приумноживших славу России. С чего бы им вдруг за это еще и «каяться»? Никто у них с голода не умер, как, например, затем умерла в 1921 г. Ольга Григорьевна Аксакова, любимая внучка С.Т. Аксакова, дочь первого уфимского губернатора Г.С. Аксакова; та, кому посвящен «Аленький цветочек». Напротив того, если верить С.Т. Аксакову, а ему в этом вопросе верю не только я, но и авторы «Литературной энциклопедии», крестьяне добром вспоминали не только сугубо положительных героев, но даже и «самодуров» и «деспотов». Так за что же Аксакову «каяться» как «дворянину»? Верно, не за что. Так что интерпретацию автора «Литературной энциклопедии» мы никак не можем совсем исключить из «спектра адекватных интерпретаций» мира Аксакова. Хотя автор и использует последовательно марксистский классовый подход в своей словарной статье.

Значительно мягче – по сравнению с двадцатыми годами – оценивалось творчество Аксакова в «Краткой литературной энциклопедии» (1962 год): «Выдающийся реалистический талант Аксакова раскрылся в автобиографических книгах “Семейная хроника” (1856) и “Детские годы Багрова-внука” (1858)… Опираясь на историю трех поколений семьи Багровых, Аксаков воссоздал обширную панораму помещичьего быта конца 18 века. <…> После Гоголя никто с большей тщательностью не раскрывал физиологию помещичьего быта, чем Аксаков, в произведениях которого действительность изображена в ее вещественности, повседневности, обыденности. <…> Самобытность таланта Аксакова ярко проявилась в характере его языка, впитавшего простоту и колоритность, гибкость и выразительность живой разговорной речи. <…> Писатель изображал порочность, жестокость крепостнических порядков, но не преследовал в своих книгах обличительных целей. Вместе с тем реализм Аксакова, при свойственных ему элементах созерцательности, обладал такой изобразительной силой, что правдиво нарисованные картины крепостнического произвола давали материал для критических обобщений. Н.А. Добролюбов высоко оценил художественные произведения Аксакова, использовал их для критики помещичьего строя» [4, 123-124].

Так заканчивается эта энциклопедическая статья. Логика ее построения понятна. Если творчество самого Аксакова уж никак нельзя использовать для «критики помещичьего строя», то есть для обличения досоветской России, то тогда закончим хотя бы Добролюбовым. И своеобразие исследовательского нарратива в данном случае в том, что словарная статья об Аксакове все равно завершается «критикой помещичьего строя»!

Получается, конечно, несколько забавно. У самого Аксакова, в его художественно мире, никаких «обличительных» целей нет, но интерпретируя Аксакова, Добролюбов так «критически обобщает» его творчество, что – с «помощью» Аксакова – критикует «помещичий строй». Потому что у писателя изображаются «правдиво нарисованные картины крепостнического произвола». Поэтому эти «картины» можно истолковать и так, как их истолковал Добролюбов. Итак, выходит, молодец, Аксаков, приближал Революцию; правда, Добролюбов – еще больше молодец!

Если же не иронизировать над подобной оценочностью, то – опять – разве автор «Краткой литературной энциклопедии» так уж неправ? Разве нет в «Семейной хронике» «правдиво нарисованных картин крепостнического произвола»? Как нет? Да сколько угодно! Есть, именно что есть! Значит, мы не можем взять и вынести вовсе за пределы спектра адекватности и эту энциклопедическую характеристику. [20]

И, наконец, последний по времени (и еще не законченный) многотомный Биографический словарь «Русские писатели» (соответствующий том издан в 1989 г.). В этом томе восстанавливаются некоторые очевидные вещи, о которых умалчивают авторы ранее рассмотренных изданий. Например, признается, что «организационно славянофильство сложилось в доме Аксакова, сыновья которого Константин и с середины 50-х гг. Иван явились ведущими идеологами этого направления. Здесь собирались члены славянофильского кружка: А.С. Хомяков, братья И.В. и П.В. Киреевские, Ю.Ф. Самарин <…> и другие, в той или иной степени близкие к славянофильским воззрениям» [5, 36-37].

Далее позволю себе более обширную цитату: «Главное место в наследии Аксакова занимает автобиографическая художественная проза <…> Она создавалась <…> в атмосфере “семейного” славянофильства, позволившей ему ясно осознавать достоинства и коренные традиции народной жизни, живому “природному” сочувствию которой он прежде не ведал цены. Аксаков-художник отвергал всякое насилие, произвол и пробуждал любовь к жизни, к людям, к природе в ее традиционном, извечном аспекте, поэтизировал усадебный быт, крепость семейных устоев. У самого Аксакова было 14 детей (6 сыновей и 8 дочерей), и семья была на редкость дружной; существование ее покоилось на традиционно патриархальных началах, на согласовании наклонностей всех ее членов, на гармонии настроений и взглядов; дети боготворили «отесеньку» и глубоко любили мать <…> Л.Н. Толстой, активно общавшийся с Аксаковым в 1856-59, во всем их домашнем укладе находил “лад” и единство с общенародной моралью <…> Живописуя “домашнюю” жизнь русского дворянства, поэтизируя повседневные события поместного быта, пристально вглядываясь в их нравственные истоки и последствия, Аксаков остается верен характеру своего дарования и своей творческой установке – воспроизводить абсолютно достоверный жизненный материал. Аксаков считал себя лишь “передатчиком” и “рассказчиком” действительных событий <…> Проза Аксакова сугубо автобиографична, но при предельной ограниченности художественного вымысла его герои и ситуации исполнены несомненной типичности» [5, 37-38].

В целом, можно согласиться с теми определениями, которые дает автор статьи. Так, надо полагать, В.А. Кошелев все-таки солидаризируется с Л.Н. Толстым, который в доме Аксаковых находил находил «лад» и «единство с общенародной моралью». По-видимому, этот «лад» и отразился в вершинных произведениях писателя. Обратим внимание – «единство с общенародной моралью». То есть в данном случае, не с «дворянской», не с «помещичьей», иначе говоря, не с «классовой», но вместе с тем, и не с «общечеловеческой», а с «общенародной». [21]

Однако как доказать правоту Л.Н. Толстого? А что, если сам Толстой, принадлежа к помещикам, свою «помещичью» мораль (а, значит, и мораль С.Т. Аксакова) и называет «общенародной»? Бесспорных доказательств нет. Но есть косвенные. Одним из таких косвенных доказательств является то, что любому непредубежденному современному читателю изображенный С.Т. Аксаковым в его автобиографических книгах мир почему-то близок и дорог, хотя Аксаков действительно изображает то, что было двести лет назад!

Герои и ситуации, как верно пишет В.А. Кошелев, «исполнены несомненной типичности». Но если это так, то ведь и изображаемые «герои», и «ситуации», и даже их «типичность» должны быть отнесены в прошлое, в далекое прошлое, не правда ли? Иначе какая же «типичность»? Тем более, что в самом деле «Аксаков считал себя лишь “передатчиком” и “рассказчиком” действительных событий». Так почему же тогда возникает столь сильный и несомненный эффект нашей читательской сопричастности этому миру? В чем же тут дело? И нет ли более глубокого понимания Аксакова, чем оно эксплицировано в словаре «Русские писатели»?

Вот теперь можно вернуться к обещанному герменевтическому ключу моей статьи. Он – в одной реплике А.П. Чехова, переданной И.С. Шмелевым в его маленьком рассказе «За карасями». О том, что в России некоторые караси, так уж случилось, Аксакова не читали. Точная цитата такая: «Благородный карась любит ловиться в мае, когда черемуха… а эти, видно, Аксакова не читали» [6, 551]

Что стоит за этой как будто вполне проходной и даже юмористической чеховской фразой – в передаче Шмелева? По-видимому, что «художественный мир Аксакова» — нечто большее, чем только «мир Аксакова». И, вероятно, даже нечто сущностно другое, нежели «картина мира Аксакова».

Аксаков – «…носитель цельного, органически законченного классового миросозерцания. На мир он смотрит глазами обеспеченного помещика»? Верно. Но есть и что-то другое в мире Аксакова. Писатель правдиво изображал «картины крепостнического произвола»? Да. Но давным-давно нет никакого «крепостничества», а Аксакова, тем не менее, по-прежнему очень интересно читать.

И даже караси его читают. Хотя и не все. Иными словами, проза Аксакова словно бы преодолела границу между «литературой о жизни» и самой жизнью; проза Аксакова перестала быть собственно «прозой», а стала самой жизнью. И даже – в некотором смысле – более действительной жизнью, более «реальной», чем сама хаотическая порой повседневность. Караси, которые не читали Аксакова, – какие-то неправильные караси. Уже не говоря о людях, которые не читали Аксакова, живя при этом в России. [22]

Потому что Россия Аксакова, та Россия, которая изображается в «Семейной хронике» и в «Детских годах Багрова-внука», это вовсе не только Россия крепостническая, не только Россия царская, не только Россия конца 18 века. И это даже не только Россия Аксакова. Это Россия как таковая, Россия как родина.

К началу XX века – ко времени процитированной мной фразы Чехова — стало совершенно ясно, что мир, изображенный Аксаковым, стал уже незаместимой частью образа России как таковой. Еще точнее – внес свой значительный вклад в создании самого образа России.

Мы, как читатели, именно потому и чувствуем какую-то особенную сопричастность этому художественному миру, что он не только к пресловутым «временам крепостничества», но и к нашей собственной жизни имеет самое прямое отношение, если мы хотя бы в какой-то степени эту жизнь соотносим с Россией как таковой, как с родиной.

Во всяком случае, поле возможностей истолкования аксаковского мира допускает и представленный мной вариант. Хотелось бы надеяться, что это понимание вполне входит в «спектр адекватных истолкований» Аксакова. И, может быть, на каком-то глубинном уровне такое понимание вбирает в себя и как-то примиряет те достаточно односторонние трактовки, которые я позволил себе привести в этой статье.

ЛИТЕРАТУРА
1. Фуко М. Слова и вещи. СПб.: A-cad, 1994.
2. Есаулов И.А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения. М.: Издательство РГГУ, 1995.
3. Клевенский М. Аксаковы // Литературная энциклопедия. Т.1. М.: Издательство Коммунистической Академии, 1929. С. 75-79.
4. Машинский С.И. Аксаков, Сергей Тимофеевич // Краткая литературная энциклопедия. М.: Государственное издательство «Советская энциклопедия», 1962. Т.1. С. 123-124.
5. Кошелев В.А. Аксаков Сергей Тимофеевич // Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. М.: Издательство «Советская энциклопедия», 1989. Т. 1. С. 35-39.
6. Шмелев И.С. За карасями / Шмелев И.С. Собр. соч.: В 2-х т. М.: «Художественная литература», 1989. Т. 2. С. 549-553. [23]

Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект 11-04-1201в

Cтатья опубликована: XIV Международные Аксаковские чтения: Материалы конференции. Уфа, 2013. С. 17-23. В тексте статьи страницы издания указаны полужирным шрифтом в угловых скобках.

16 комментариев

  • Юлия Ростовцева on Дек 01, 2013 ответить

    «Достояние» моего компьютера приумножилось…Теперь треть экрана поверх текста Ваших книг занимают два прямоугольничка с рекламой сотовых телефонов.

    Мораль:не все надо читать с экрана, в бумажном — оно и удобнее.

    Спасибо за заботу и оперативную помощь.

    • esaulov on Дек 01, 2013 ответить

      Я никак не мог понять, что именно Вы имеете в виду, поскольку речь шла о «книге», а потом вообще о «книгах». Наконец, стало понятно, что имеются в виду не последние книги, которые имеются на защищенном сервере в высоком качестве, а «Спектр адекватности…», клик на который просто перенаправляет пользователя на мой древний сайт http://www.jesaulov.narod.ru Там, действительно, yandex, владеющий этим «народом», что-то мудрит. Спасибо за выявление проблемы! Постараемся в ближайшее время исправить.

      Если же это новая политика yandex’а, придется переносить старые тексты на другую площадку.

  • Юлия Ростовцева on Ноя 29, 2013 ответить

    НЕ ДЛЯ ВСЕХ

    Иван Андреевич, хотела почитать Вашу книгу на сайте, но не могу. Текст открывается, а поверх него два прямоугольника с автомобилями, которые невозможно так просто закрыть. При закрытии рекламы и страница сайта с текстом книги тоже закрывается. Очень это печально…

    • esaulov on Ноя 30, 2013 ответить

      Спасибо. Разберемся с этими автомобилями. Парочка крылатых ракет — и всего-то делов.

    • esaulov on Ноя 30, 2013 ответить

      Ракеты уже взмыли в воздух, дабы покарать не только эти автомобили, но и их водителей. Однако выяснилось, что автомобили, по-видимому, достояние именно Вашего компьютера, точнее, истории ваших сетевых странствий. Потому что больше нигде, кроме как у Вас, никаких автомобилей не возникает. Ни у одного пользователя. Конечно, можно было по вашему IP попытаться уничтожить эти автомобили на вашем же компьютере, однако, боюсь, в таком случае пострадают не только они. Не хочу невольно превратиться в Самбикина из платоновской «Счастливой Москвы».

  • Юлия Ростовцева on Ноя 29, 2013 ответить

    Замечательная работа! Спасибо, Иван Андреевич! После ее прочтения как-то ожила в моем сознании трехуровневая схема произведения с наших занятий по истории филологической науки, и буква стала духом…В Вашей интерпретации даже «односторонние трактовки» творчества Аксакова выглядят как-то гармонично и, действительно, примиряются друг с другом. Надо признаться, получила и эстетическое удовольствие от Вашей статьи. Думаю (если подниматься со второго уровня на третий) это потому, что сами Вы, в свою очередь, получаете удовольствие от чтения Аксакова.
    Спасибо Вам.

  • Евгения on Ноя 27, 2013 ответить

    Отличная статья! Как важно помнить о спектре адекватности не только при толковании литературного произведения, но и вообще при занятии наукой как таковой. В свое время, Иван Андреевич, когда я прочитала Вашу замечательную книгу о спектре адекватности и многократно процитировала ее в своей диссертации, мой научный рувоводитель крайне возмущался не только из-за ссылки на Вас, но и из-за применения этого понятия относительно толкования творчества Достоевского. Потому как в его вполне академичное в самом плохом смысле этого слова сознание не укладывалось, что интерпретации литературного произведения могут быть самыми разнообразными. Но это все в прошлом, и чем больше проходит времени, тем больше я понимаю, насколько Вы все-таки правы и как я правильно сделала, что отстаивала свою (то есть Вашу) позицию.

    И еще про Аксакова: я считаю его одним из лучших русских писателей, давших нашей стране очень много, воплотивший на страницах своих книг все лучшее, что можно было взять из русской действительности того времени. А его Абрамцево!.. Но сейчас молодежь и даже старшее поколение совсем его не знают. Недавно разговаривала со своими знакомыми, молодыми людьми с высшим гуманитарным образованием. Они никогда не читали ни Аксакова, ни Шмелева, а писатель, воспевший Россию, для них — Есенин. Это все так, но как же можно без Аксакова и Шмелева?.. Для моих знакомых это скука смертная, «хуже Гоголя», говорят они. Не по себе мне стало от того разговора. Так что спасибо Вам за такую замечательную статью. Обязательно дам ее прочитать своим несчастным друзьям!

    • esaulov on Ноя 27, 2013 ответить

      «Хуже Гоголя»?! Как это? Хуже Гоголя ведь уже никто и ничто быть не может.

      Что же касается цитат, то в некоторых изданиях до сих пор ставят условие: либо автор статьи вычеркивает любое упоминание обо мне, либо самого автора вычеркнут из списка (точнее, не примут его статью). Но все-таки не везде, не везде… ))

      А начались эти штучки, насколько я знаю, сразу после 1995 года.

      • Евгения on Ноя 28, 2013 ответить

        Да, и от меня требовали того же… Не жалею, что не пошла на поводу у этих товарищей и несколько лет назад приняла единственно правильное в той ситуации решение. Что же касается Гоголя, то мое поколение или молодежь младше меня на десяток лет совсем, совсем не чувствуют всей прелести языка, мира и особой жизнености произведений таких писателей, как Аксаков, Шмелев, Гоголь. Я уж не говорю про поэтов «золотого» века русской литературы. Эти ребята, воспитанные на поп-культуре и «достижениях» современного технического прогресса, в лучшем случае могут оценить Достоевского, Набокова. Все остальное им чуждо и совершенно непонятно. Я, наверное, тоже должна была быть такой же, как и мои сверстники, но я безнадежно отстала от жизни. К счастью. Поэтому я думаю, что такие статьи, как Ваша, очень важны и нужны не только для тех, кто любит Россию и русскую словесность, но и для тех, кто пока еще только учится.

  • Jostein Børtnes on Ноя 27, 2013 ответить

    Мне в особенности понравились в твоей статье самое понятие «спектр адекватных истолкований» и твое заключение, «что мир, изображенный Аксаковым, стал уже незаместимой частью образа России как таковой.» Здесь, ты, по-моему, дошел до метафоричности поэтического мира Аксакова. Спасибо за это!

    • esaulov on Ноя 27, 2013 ответить

      Дело в том, что у нас, дорогой Юстейн, до сих пор многие по старинке считают, что метафоричность означает заведомо ненаучный подход.

      Поэтому чем скучнее человек пишет (или излагает), тем, мол, он «академичнее» ))

      Спасибо за поддержку.

  • Ирина Бойкова on Ноя 27, 2013 ответить

    Люблю этот рассказ Шмелева, он из лучшего, что написано о Чехове, по-моему. Это немного в сторону от доклада, простите.

    Очень нравятся эти два Ваших текста, о Бунине и об Аксакове. В них какая-то новая тонкость инструментария. Не в том смысле, что прежде ее не было – была (и методология тоже была разработана, Вы сами упоминаете свою книгу), но что-то все же новое появилось.

    Замечательно в Вашей методологии: не произведение, не текст, но – мир. Слова-категории небезразличны чтению. И хотя мир и само бытие современная наука давно читает как тексты – все же трудно произнести, например: «хорошо в этом тексте/произведении». А в мире – может быть хорошо. У Вас именно так.

    Задумалась – почему хорошо?

    Потому что Вы действительно находите ключи к миру Бунина и Аксакова, и этот мир живет, сопричастность ему возникает.

    И вот нашла еще один ответ, он в прекрасном слове — «примирение». Здесь у Вас сошлись и оказались важны оба значения слова «мир»: пребывая в мире Аксакова, становится возможным быть в мире с другими, совсем не близкими, и с самим собой (и в тексте о Бунине мне видится именно этот сюжет).

  • Евгения Коршунова on Ноя 27, 2013 ответить

    Карасики не просто креативные, они замечательные! Просто чудесные: как живые. И хоть Чехов усмотрел у них нотку неблагородства, пожурил, так сказать, но все же надежды на исправление есть. Прочтут, прочтут:) К аксаковской России также испытываю неизменную симпатию с самого моего первого знакомства с этим творчеством. У Вас Иван Андреевич, действительно особый дар живописать образ настоящей России.
    Всегда находите в этом случае нужные и подходящие, и трогательные слова… И спасибо Вам за это.

  • Борисова on Ноя 26, 2013 ответить

    Мы старались, Иван Андреевич! Всех благ и не уставать Вам.

    • esaulov on Ноя 26, 2013 ответить

      Cпасибо! Вы молодцы! Жду теперь, когда вот ЗДЕСЬ появится в электронном виде весь сборник.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *